Но Карутамме хотелось бы спросить еще о многом. Да, этот человек для нее никто. Но что все же произошло? Не сделались ли они должниками Перикутти? Отец наказывал ей хранить свою непорочность. Но как сохранить непорочность, если они станут рабами Перикутти?

Карутамма больше ни о чем не спросила.

На следующий день сушеная рыба была продана. А еще через день выдался хороший улов. Лодка, на которой работал Чемпанкунджу, выходила в море дважды. Чакки отправилась на восток продавать рыбу. Панджами не было дома. Карутамма осталась одна.

Подошел Перикутти.

Карутамма быстро вбежала в хижину. Перикутти остался во дворе. Он мрачно молчал. Губы у него пересохли. Наконец он проговорил:

— На покупку лодки и сетей… я дал денег.

Карутамма молчала.

Перикутти продолжал:

— Ну что же? Будете ли вы теперь продавать рыбу мне? Я могу дать хорошую цену.

На это должен был бы последовать ответ: если цена будет хороша, будем продавать тебе рыбу. Именно так и ответила Карутамма, но не сразу, а спустя несколько дней. В тот раз она не ответила ничего.

Таково было продолжение беседы, начатой ими у лодки на берегу, когда обоими овладел неудержимый смех. Перикутти надеялся, что смех повторится и сегодня. Но этого не случилось. В хижине — полная тишина!

Перикутти спросил:

— Почему Карутамма молчит? Она рассердилась?

Ему показалось, что она плачет.

— Карутамма плачет?

После короткого молчания он сказал:

— Если Карутамме неприятно, что я здесь, я уйду.

Так как и на эти слова не последовало никакого ответа, Перикутти спросил дрогнувшим голосом:

— Уйти мне, Карутамма?

И тогда она откликнулась, словно последний вопрос задел что-то в ее сердце:

— Молодой торговец не нашей веры, он мусульманин.

Перикутти не понял. Он спросил:

— Ну и что же из этого?

И опять — молчание! «В самом деле, что из того, что он мусульманин?» — подумала Карутамма. Но тут же нашла нужные слова:

— Ты заглядываешься на груди и бедра женщин, которые работают у тебя на складе.

Этот упрек был понятен Перикутти: Карутамма обвинила его в большом грехе. Ему понятно, что одна мысль об этом ее оскорбляет.

Перикутти не знал, как объяснить ей правду. Никогда ни на одну из женщин, работавших у него на складе, он не смотрел тем взглядом, каким смотрит на нее. Со всей искренностью он воскликнул:

— Аллах свидетель, я никогда не заглядывался ни на одну женщину!

Карутамме приятно это слышать, приятно узнать, что Перикутти чист душой. Она ему верит. Перикутти не должен смотреть на женщин ради Карутаммы. Карутамма не знает, как объяснить ему, что он не должен на них смотреть. Необходимо рассказать ему о жизненной мудрости людей морского побережья, сказать о том, как надо блюсти чистоту души. Но она не сумеет этого сделать, у нее не хватит смелости.

Некоторое время царило молчание. Ни один из них не отваживался заговорить. И, как бы сознавая, что дольше молчать нельзя, Карутамма наконец проговорила:

— Сейчас должна вернуться мать.

— Что же из этого?

Карутамма воскликнула в тревоге:

— Айо![3] Будет нехорошо, если она застанет нас вместе.

— Карутамма в хижине, я — снаружи. Что же здесь нехорошего?

И это тоже надо ему сказать и объяснить. Но как? Если начать об этом говорить, чего только не наскажешь!

Вдруг Перикутти спросил:

— Карутамма любит меня?

И она тотчас же ответила:

— Я люблю тебя.

И Перикутти снова спросил, взволнованно и горячо:

— Почему же тогда Карутамма ко мне не выйдет?

— Не хочу.

— Я бы опять рассмешил Карутамму. Посмотрел бы на нее и ушел.

— Айо! Нельзя… нельзя…

Спустя немного Перикутти сказал:

— В таком случае я ухожу.

И из хижины в ответ прозвучало:

— Я буду любить тебя вечно.

Какого еще обещания лучше этого мог ждать Перикутти?

Перикутти пошел прочь. И только после его ухода Карутамма вспомнила, что не сказала ему всего, что нужно было сказать. А то, чего, может быть, и не нужно говорить, было сказано.

В тот вечер Чемпанкунджу и Чакки при свете керосиновой лампы пересчитывали деньги. На лодку все же не хватало. Тем не менее у Чемпанкунджу нашлось утешение. Он сказал:

— И то хорошо — достать столько денег, не обратившись при этом к Оусепху или еще какому-нибудь разбойнику-ростовщику!

Чакки тоже нашла в этом утешение:

— Если б мы взяли взаймы у тех, кто ходит с полной мошной и надувает бедных рыбаков, не видать нам ни лодки, ни сетей.

Оусепх и Говинден не раз спрашивали у Чемпанкунджу, не нужно ли ему взаймы денег. И всякий раз Чемпанкунджу им отвечал, что не нужно. Свяжешься с ними и никогда не сможешь расплатиться. Более того, в конце концов и лодка твоя, и сети твои перейдут к ним. Так обычно случается здесь, на морском берегу.

Но денег не хватает. Где искать выхода? Чемпанкунджу решил:

— Пусть молодой торговец доплатит и остальное. Что ты на это скажешь?

Впервые за всю ее жизнь Карутамме сделались неприятны и отец и мать. Мать стала неприятна потому, что ничего не возразила на предложение отца.

В следующие дни работа на складе Перикутти продолжалась. Карутамма догадывалась, почему там так спешат с работой. За эти дни Карутамма узнала обо всем.

Радуясь успеху, Чакки сказала Карутамме:

— Дочка, у нас скоро будут собственная лодка и сети.

Карутамма ничего не ответила. Она не могла разделить эту радость.

Чакки продолжала:

— Богиня моря становится к нам благосклонной…

Гнев, наполнявший Карутамму, вырвался наружу:

— Не рассердится ли богиня моря, если узнает, что людей бессовестно обманывают?

Чакки посмотрела Карутамме в глаза. Та выдержала ее взгляд. У нее нашлось еще о чем спросить:

— Зачем ради лодки и сетей мы обманываем молодого торговца? Это бесчестно.

— Что ты сказала? Мы — обманываем?

Карутамма повторила решительно:

— Да.

— Кого же?

Молчание Карутаммы было ответом. Чакки сказала:

— Если бы мы взяли денег взаймы у Оусепха, лодка и сети достались бы ему.

— Не в этом дело, мать. Но если бы мы взяли у Оусепха, деньги и проценты пришлось бы ему выплатить.

— А разве этому человеку мы не отдадим?

Карутамма воскликнула:

— Этому! Этому! Вы взяли у него деньги, но разве вы собираетесь их возвратить?

Вопрос был брошен Чакки прямо в лицо.

Тогда Чакки принялась доказывать, что нет ничего зазорного в том, что они взяли у Перикутти сушеную рыбу. Чемпанкунджу попросил его об этом только один раз и особенно не настаивал. А деньги будут возвращены непременно.

Карутамма спросила:

— Почему вносили корзины глубокой ночью? Почему нельзя было этого сделать при дневном свете? — И тут же