— Мы говорили о покупке лодки и сетей… Я попросила у него денег…

— Почему тебе вздумалось просить у него денег?

Карутамма не смущается:

— Разве мать и отец совсем недавно не говорили о том, что надо попросить денег у молодого торговца?

Но это оправдание неубедительно. Карутамма выдумала его наспех. Чакки окидывает ее с головы до ног внимательным взглядом.

И сама Чакки тоже некогда прошла через этот возраст. Иначе говоря, когда Чакки была молодой девушкой, на берегу, по соседству с ними, тоже стоял каменный склад, и точно так же молодые торговцы, прячась за лодками, доводили Чакки до громкого хохота. Было это!

Но Чакки — рыбачка, которая родилась и выросла на морском побережье. Она знает обычаи, передающиеся из поколения в поколение.

Когда-то, очень давно, жена рыбака, который первым на жалкой лодке вышел в безграничные морские просторы, стояла на берегу и, устремив взор на запад, жарко молилась богине моря.

А на море разыгралась буря. Широко разевая огромные пасти, на лодку устремились морские чудища. На нее бросались акулы. Ее захватывало и влекло вниз подводными течениями. Но рыбак чудесным образом избежал всех опасностей. Более того, он вернулся на берег с богатым уловом. Как удалось ему спастись от яростной бури? Почему не проглотили его чудища? Не причинили никакого вреда акулы? И как миновала лодка все подводные течения? Как все это случилось?

Это произошло потому, что на берегу молилась чистая сердцем жена рыбака!

Женщины, живущие на морском побережье, знают и соблюдают священный закон. Покорна этому закону и Чакки. Быть может, в ту пору, когда волновалась грудь юной Чакки, какой-нибудь торговец тоже впивался в нее взглядом. Но тогда мать Чакки, наверно, поведала ей о благочестии и о жизненной мудрости женщин морского побережья.

Догадалась Чакки или нет о провинности Карутаммы, но она сказала:

— Моя дочь больше уже не маленькая девочка. Она — взрослая рыбачка.

«Старая рыбачка!» — эхом отдались в ушах Карутаммы слова Перикутти.

А Чакки продолжала:

— В этом огромном море есть все, дочка. Все. Как ты думаешь, почему рыбаки, выходящие на лов, возвращаются назад целыми и невредимыми? Потому что их жены, оставаясь на берегу, блюдут закон и благочестие. Иначе подводные течения поглотили бы их мужей вместе с лодками и увлекли на дно. Жизнь мужчин, которые отправляются в море, находится в руках женщин, которые остаются на берегу.

Такие речи Карутамме приходится слышать уже не в первый раз и не только у себя дома. Всюду, где только соберутся три-четыре женщины-рыбачки, можно их услышать.

Но что за преступление — посмеяться вместе с Перикутти? Ведь ей-то еще не доверена жизнь мужчины, уходящего в море. А если бы это случилось, она, разумеется, сумела бы охранять его жизнь. Ее незачем учить, ведь она рыбачка.

А Чакки продолжала:

— Знаешь ли ты, почему иногда яростно вскипает море? Если морская богиня разгневается, она может все уничтожить. Как может все дать, когда она благосклонна. Золото хранит в себе море, золото!

Чакки говорит дочери святую правду.

— Великая вещь — чистота души, дочка. Благополучие рыбака зависит от чистоты души рыбачки.

А иногда случается, что нечестивые и распутные торговцы оскверняют берег моря. С востока являются порочные девушки — собирают креветок, грузят сушеную рыбу и делают другие работы. Вот они-то и оскверняют берег. Разве они умеют хранить его чистоту? Ведь они не дочери богини моря. И они накликают ее гнев на бедных рыбаков. Лодка, лежащая на берегу, заросли густого кустарника — это места, которых чистым девушкам нужно опасаться.

Чакки предостерегает дочь:

— Ты уже взрослая. Молодые торговцы и их негодяи слуги рады заглядываться на твою грудь, на твои бедра.

Карутамма содрогнулась. Да, именно так и случилось сегодня около лодки на берегу! В ту минуту она почувствовала тревогу — ее осторожность могла быть врожденной, впитанной с молоком матери. Когда мужчина смотрит на грудь и бедра женщины, как смотрел Перикутти, богиня моря впадает в гнев!

— Я не хочу, чтобы из-за моей дочери разгневалась великая богиня и отказала рыбакам в своих дарах!

Карутамме стало страшно. Чакки продолжала:

— Он — другой веры, он — нечестивец.

Чакки говорила так, словно все уже знала. И в ту ночь Карутамма не могла уснуть. Против Панджами, выдавшей ее тайну, она не чувствовала злобы, даже забыла о ее поступке. Не потому ли, что и сама сознавала свою вину? Конечно, законы рыбацкой общины, передаваемые из поколения в поколение, известны и ей. Но только сегодня, впервые за всю ее жизнь, ей грозила опасность их нарушить. Ей страшно сбиться с правильного пути. А если ей страшно, то незачем сердиться на Панджами. Девочка хорошо сделала, что предупредила мать.

В это мгновение, как будто бы для того, чтобы отвлечь ее от тревожных мыслей, до ее слуха донеслась песня.

Карутамма прислушалась.

Это пел Перикутти. Искусным певцом он не был. И тем не менее, сидя у лодки на берегу, он пел. Каким иным способом мог бы он известить, кого было нужно известить, что он находится близко?

И та, кому нужно было узнать о его присутствии, узнала: песнь достигла слуха той, кому она предназначалась.

Карутамму охватило волнение. Если она незаметно к нему выйдет, он опять станет смотреть на ее грудь, на ее бедра. И нужно было идти к лодке на берегу, а это — опасное место. И, кроме того, он иноверец.

Перикутти пел песню рыбаков, с которой они уходят в море. Карутамме страшно было слушать дальше: песня властно ее звала, если она не перестанет слушать, она не сможет противиться этому призыву. А слушать было приятно: слова песни проникали в самое сердце.

Карутамма лежала лицом вниз. Она заткнула пальцами уши. Но пение все равно было слышно.

Карутамма готова была расплакаться.

Шаткую дверь их хижины так легко открыть. Но у нее есть иная надежная защита — твердыня жизненной мудрости детей моря, мудрости, существующей века!

Но… не разрушит ли эту крепость соблазн плоти? И не такие твердыни рассыпались в прах!

Песня Перикутти разносится далеко по пустынному берегу. Эта песня не такова, чтобы заставить молодую рыбачку открыть дверь и по своей воле выйти в ночь. И музыка не сопровождает песню, и певец поет неумело. И, однако, в этом голосе какая-то властная сила. Разве Перикутти не дал ей знать, что находится близко? Он хочет попросить у нее прощения. Как и она у него.

А Перикутти все пел и пел, пока совсем не охрип.

Карутамма отняла пальцы от ушей. В соседней комнате мать и отец о чем-то