– Возможно, он уже умер.

– А может, и жив.

Между ними состоялся разговор, касавшийся то ли Хатано, то ли Оцунэ.

– Так же, как тот человек неожиданно появился, та женщина тоже может внезапно навестить нас когда-нибудь.

Супруга взглянула в лицо Кэндзо. Кэндзо лишь молчал, скрестив руки.

XLV

И Кэндзо, и жена хорошо помнили тон письма Оцунэ. На каждой странице явно сквозило: даже люди, не столь уж с ней связанные, ежемесячно присылают ей немного денег из доброты, так разве можно теперь, что после того как она так заботилась о нём в детстве, делать вид, будто не знаешь её?

Тогда он отослал то письмо своему брату в Токио. Он попросил его предупредить ту сторону, чтобы та была осторожнее, ибо ему досадно получать такие письма на работу. Вскоре пришёл ответ от брата. В нём говорилось, что, поскольку она развелась с приёмной семьёй и вышла замуж в другой дом, то стала чужой, и, более того, Кэндзо уже покинул ту приёмную семью, так что теперь, когда она заводит с ним прямую переписку, это создаёт проблемы.

После того письма от Оцунэ больше не приходили. Кэндзо успокоился. Однако где-то в глубине души было неприятное чувство. Он не мог забыть прошлое, когда Оцунэ о нём заботилась. В то же время его отвращение к ней оставалось прежним. В конечном счёте, его отношение к этой женщине было таким же, как и к Симаде. И даже сильнее, чем к последнему.

«И одного Симады более чем достаточно, а если ещё и такая женщина появится, будет трудно».

Так думал про себя Кэндзо. В душе жены, не столь осведомлённой о прошлом мужа, это чувство было ещё сильнее. Её сочувствие было сейчас всецело обращено на её родную семью. Её отец, некогда занимавший видное положение, после долгой без постоянного заработка постепенно впал в финансовые трудности.

Кэндзо, сидя с заходившими иногда поговорить с ним молодыми людьми, начал сравнивать их беззаботный вид со своей внутренней жизнью. Эти юноши, все, казалось, смотрели лишь вперёд.

Однажды он сказал одному из тех молодых людей:

– Вам повезло. Вы только и думаете о том, кем станете после окончания учёбы или что будете делать.

Молодой человек горько усмехнулся. И ответил:

– Это было в ваше время. Нынешняя молодёжь не так-то беспечна. Конечно, они думают о том, кем стать или что делать, но они также хорошо знают, что жизнь не всегда складывается так, как им хочется.

Действительно, по сравнению с временами, когда он окончил учёбу, мир стал в десять раз куда более суровым. Однако это касалось лишь материальной стороны – еды, одежды, жилья. Следовательно, в ответе молодого человека было нечто расходившееся с его мыслями.

– Нет, я говорю, что вам повезло, что вас не обременяет прошлое, как меня.

Молодой человек сделал вид, что не понимает.

– Но вы совсем не выглядите обременённым прошлым. У вас, кажется, тоже есть ощущение, что ваша жизнь ещё впереди.

На этот раз очередь была за Кэндзо горько усмехнуться. Он рассказал тому молодому человеку о новой теории памяти, выдвинутой одним французским учёным.

Тот философ дал своё толкование факту, что люди, тонущие или падающие с обрыва, часто воспроизводят в памяти всё своё прошлое за одно мгновение.

– Хотя в обычной жизни люди живут, устремляясь лишь в будущее, когда это будущее внезапно перекрывается возникшей в мгновение ока опасностью и становится ясно, что всё кончено, они внезапно обращают свой взгляд назад, в прошлое, и тогда весь предыдущий опыт разом всплывает в их сознании. Согласно этой теории…

Молодой человек с интересом слушал рассказ Кэндзо. Однако, не зная обстоятельств, не мог применить это к самому сэнсэю. Кэндзо тоже не был настолько глуп, чтобы считать себя в такой опасной ситуации, когда всё прошлое всплывает за одно мгновение.

XLVI

Симада, положивший начало втягиванию души Кэндзо в неприятное прошлое, спустя пять-шесть дней наконец снова появился в его комнате.

В тот момент старик, предстающий перед глазами Кэндзо, был подлинным призраком прошлого. Он также был человеком настоящего. И, несомненно, был тенью тёмного будущего.

«Как долго эта тень будет преследовать меня?»

Грудь Кэндзо колебалась скорее от волн беспокойства, нежели от любопытства.

– На днях я заходил к Хиде.

Речь Симады была такой же почтительной, как и в прошлый раз. Однако о том, зачем он ходил в дом Хиды, гость делал вид, что совершенно не знает. Его манера говорить была словно у человека, который зашёл туда по своим делам, как бы заодно навестив старого приятеля.

– И те места сильно изменились по сравнению с прежними временами.

Кэндзо усомнился в степени серьёзности сидящего перед ним человека. Неужели этот мужчина действительно просил Хиду о восстановлении его в семье? И неужели тот, как и договорились на их встрече, решительно отказал? Кэндзо не мог не усомниться даже в этих очевидных фактах.

– Раньше там был водопад, и все часто ходили туда летом.

Симада, не обращая внимания на собеседника, продолжал светскую беседу. Кэндзо, разумеется, не видел необходимости самому затрагивать неприятную тему и лишь следовал за стариком, позволяя тому вести себя. Тогда речь Симады постепенно стала менее почтительной. В конце концов, тот и вовсе начал называть сестру Кэндзо просто по имени.

– Нацу тоже постарела. Хотя, конечно, я давно её не видел. В старые времена она была весьма вспыльчивой женщиной и часто набрасывалась на меня. Но, в конце концов, мы были как брат и сестра, так что, как бы ни ссорились, мирились быстро. Во всяком случае, когда у неё были трудности, она часто приходила ко мне плача, просить помощи, и мне было её жалко, так что каждый раз я давал ей немного.

Слова Симады были настолько высокомерны, что, подумал Кэндзо, сестра, услышав их за своей спиной, наверняка рассердилась бы. К тому же, они были полны злобы, с которой он пытался навязать другим искажённые факты, видя всё лишь со своей удобной ему точки зрения.

Кэндзо постепенно замолкал. В конце концов, молча уставился в лицо Симады.

Симада был мужчиной с длинным пространством между носом и губой. К тому же, когда он смотрел на что-то на улице, то всегда открывал рот. Потому и казался немного глуповатым. Однако он отнюдь не был добрым глупцом. Его глубоко посаженные глаза говорили о чём-то противоположном в своих глубинах. Брови были скорее суровыми. Волосы на его узком высоком лбу никогда не были разделены на пробор с молодости. Они всегда были зачёсаны назад, как у буддийского священника.

Он вдруг взглянул в глаза Кэндзо. И прочёл его мысли. Его речь, на мгновение вернувшаяся к прежней высокомерности, снова незаметно стала почтительной. Старик окончательно отказался от попыток вернуться к своему прошлому «я» по отношению к Кэндзо.

Он начал озираться по сторонам. В той крайне аскетичной комнате, к несчастью, не висело ни картин, ни свитков.

– Вам нравится каллиграфия Ли Хунчжана?

Он внезапно задал такой вопрос. Кэндзо не мог сказать ни что нравится, ни что не нравится.

– Если нравится, я могу вам подарить. Даже она сейчас стоит довольно дорого.

В прошлом Симада вешал на кухне над очагом китайский свиток с написанными на нем иероглифами, говоря, что это подделка под поэта и ученого эпохи Эдо. И каллиграфия Ли Хунчжана, которую старик предлагал Кэндзо, тоже была весьма подозрительной, кто бы её ни написал. Кэндзо, не желавший абсолютно ничего получать от Симады, не обратил на это внимания. Старик наконец ушёл.

XLVII

– Зачем он приходил?

У жены было подозрение, что этот гость не мог прийти