На следующий день Сиядорис никуда не пошел, хотя дома все его раздражало. Ушел он только вечером, а вернулся далеко за полночь. С тех пор Сиядорис запил.

Перевод с сингальского А. Бельковича.

Малалагама Мартин Викрамасинхе

РАБЫ

Рассказ

Малалагама Мартин Викрамасинхе (1891—1976) — основоположник современной сингальской литературы. Широко известна его трилогия: романы «Меняющаяся деревня», «Калиюга» и «Конец века». Он автор девяти сборников рассказов и многих статей. Неоднократно бывал в Советском Союзе. Ряд его произведений — в частности, роман-трилогия под общим названием «Конец века» и повесть «Тайна змеиного острова» переведены на русский язык.

Писал на сингальском и английском языках.

Упалис проснулся оттого, что Хандайа своим жестким языком лизал его ноги. Упалис недовольно пошевелился, поднял голову и поглядел на своего вола. С понурой морды на него смотрели слезящиеся старческие глаза. Вол качнул головой и снова лизнул хозяина. Жалость больно кольнула сердце Упалиса.

— Ну, иди сюда, иди, — ласково позвал он.

Старый вол осторожно поставил на веранду сначала передние ноги, потом с трудом, словно взбираясь по крутому склону, подтянул задние. Он подошел и встал перед хозяином, опустив голову. Упалис погладил вола. Хандайа в ответ влажным языком осторожно лизнул его в лицо, потом в голову. И волосы Упалиса, завязанные узлом[185] на затылке, пригладились и заблестели, будто смазанные маслом.

— Ну будет, будет тебе… — притворно заворчал старик.

В это время отворилась дверь в доме, и на веранду вышла хозяйка, жена Упалиса.

— Это еще что? А ну пошел отсюда! — замахнулась она на старого вола.

Хандайа еще раз лизнул руку хозяина и с послушностью маленького ребенка повернулся и спустился с веранды во двор. Мухи облепили его спину и голову, и, чтобы согнать их, вол резко дернул головой и взмахнул хвостом. Мухи взлетели тучей, словно облако пыли, поднятое ветром.

— Вот так каждое утро, — ворчала жена, — этот Хандайа не дает тебе спать. Будит ни свет ни заря.

— А который час?

— Да около шести, наверно. Вон еще петухи поют.

Действительно, было совсем рано. В утренней тишине звонко раздавались звуки: где-то стучал дятел, пели птицы — каждая свою песню.

— Толку от него никакого, только мешает. И тебя будит, поспать не дает. Нужно продать его, — опять завела речь о воле жена Упалиса.

— Нет, нет. Сказал, не продам — и не продам. Грех это, — нахмурился старик.

Он и слушать не хотел жену. Ишь придумала. Да как он может расстаться с волом? Столько лет в нем одном была вся их жизнь. Не он ли кормил всю семью: и Упалиса, и жену, и двоих ребят? Да как можно даже подумать о том, чтобы продать его мяснику!

— Нет, нет, — сердито повторил старик.

Двадцать лет зарабатывал Упалис на жизнь тем, что возил людей в повозке, запрягая в нее Хандайю. Двадцать лет вол делил с ним все тяготы труда. Все эти годы, день за днем, каждое утро запрягал Упалис вола в повозку и отправлялся к мосту. Там он забирал пассажиров, которым нужно было ехать в Галле, чаще всего по судебным делам.

Кроме суббот и воскресений, не было такого дня, который пропустил бы Упалис. Но как ни добросовестно трудился возчик, редко ему удавалось заработать больше трех-четырех рупий в день. Да и по субботам и воскресеньям возчик и его вол тоже не знали отдыха. В эти дни Упалис обслуживал своих, деревенских. Возил скорлупу кокосовых орехов, известь. В общем с грехом пополам хватало на то, чтобы семье хоть как-то сводить концы с концами.

Вола, своего помощника и кормильца, Упалис любил и берег. Ласкал и баловал чуть ли не больше, чем детей. Следил, чтобы тот не захворал, регулярно чистил, раз в месяц натирал маслом. Как ведда[186] за оленем, охотился хозяин за оводами, ползавшими по спине Хандайи. А уж в дни полнолуния[187] давал волу полный отдых, не нагружал никакой работой.

И никогда Упалис не бил своего кормильца. Когда усталый вол начинал плохо идти, Упалис только просовывал палку между ног Хандайи и щекотал ему брюхо, приговаривая:

— Давай-давай, живей, сынок.

Если пассажиры торопили его, Упалис не обращал внимания на их крики, словно и не замечал их. Иной пассажир, обозлившись, начинал всячески поносить возчика и его вола, но Упалис помалкивал и только ухмылялся себе под нос.

— Поживей, сынок, — говорил он и похлопывал вола по спине свободной рукой.

Хандайа будто понимал гнев ездока и ускорял шаг.

— Вы едете в суд? — оборачивался Упалис к пассажиру.

— Да, у меня там дело, я не хочу опаздывать, — рассерженно отвечал обычно тот.

— Мы не опоздаем. К восьми будем на месте. — Упалис поворачивался на восток и глядел на небо. — Еще нет половины седьмого.

За двадцать лет своей работы Упалис научился безошибочно определять время по солнцу.

Жена Упалиса, стоя на веранде, глядела вслед Хандайе, который шел по саду, сбивая хвостом мух со своей спины.

— Совсем заели беднягу, — пожалела она вола. — Очень уж он старый. А худой-то какой! Кости торчат, как жерди в старом заборе. Изголодался совсем. Нам и кормить его нечем. Соседи безжалостно запрягают Хандайю. А хоть бы один догадался покормить его жмыхом. Да что там! Клочка травы простой не дадут. Ну на что он нам? Глядеть только жалко.

— Нет-нет, нельзя продавать его. Сколько лет он работал на нас! А теперь свести его к мяснику? Грех, грех!

Упалис в который уже раз вспомнил, как в прошлом году Хандайа спас его от верной смерти. У него тогда соскользнула нога с оглобли, в которую он упирался для равновесия, и возчик упал прямо под колеса телеги. Хандайа услышав крик хозяина, в тот же миг остановился как вкопанный, и это спасло Упалиса. Иначе телега переехала бы его поперек, потому что колесо приходилось как раз против его груди. Он и так очень сильно разбился, повредил себе спину. Полгода страшная