— Помянешь мое слово, не обошлось здесь без «русской свободы»!

Учитель Мангу многое знал о Советском Союзе, слышал, что советские люди построили в своей стране социализм, и одобрял все их новшества. Вот почему он связывал новую индийскую конституцию с «русской свободой» и считал, что на решение в пользу нового закона, который должен все изменить, повлияла «русская свобода».

Движение краснорубашечников[181] в Пешавере и других городах Индии, «русская свобода» и, наконец, новая конституция представлялись Учителю Мангу звеньями одной цепи. Более того, стоило Учителю услышать об аресте террористов, пытавшихся бросить бомбу, или о судебном процессе по обвинению в мятеже, как ликованию его не было предела, — подобные события, с его точки зрения, являлись предвестниками нового закона.

Как-то раз Мангу вез двух адвокатов и, затаив дыхание, прислушивался к их разговору.

— Вторая часть конституции, — говорил один, — federation[182], а это совершенно не укладывается у меня в голове. Подобной federation не встречалось в истории человечества. С политической точки зрения подобная federation является ошибочной. Да и вообще, federation ли это?

Поскольку адвокаты пересыпали свою речь английскими словами, Учитель Мангу уловил лишь общий смысл их беседы и решил, что они против введения нового закона в Индии и не хотят, чтобы их родина стала свободной. В душе проклиная своих пассажиров, Учитель Мангу бросал на них злобные взгляды.

Когда он бранил кого-нибудь на своем ломаном английском, он испытывал двойную радость: и оттого, что к месту употребил «ученое» слово, и оттого, что нашел в себе смелость так обозвать почтенное лицо.

Спустя три дня к Мангу сели студенты из правительственного колледжа. Они тоже говорили о новой конституции.

— Новая конституция окрылила меня! — воскликнул один. — Если только господин N пройдет в члены Ассамблеи, я уверен, появится возможность получить работу в правительственном учреждении.

— Разумеется, а почему бы и нет? — поддержали его другие.

— По крайней мере, не будет столько безработных с учеными степенями.

После этого новый закон приобрел еще большее значение в глазах Учителя Мангу, и он казался ему таким же реально существующим, как новая яркая игрушка для ребенка.

Мангу пытался представить себе новый закон в облике то одной, то другой вещи, однако чаще всего перед глазами вставала сбруя его лошади, которую он два года тому назад купил у ростовщика Чоудхри Худа Бахиша, предварительно хорошенько поторговавшись. На этой сбруе, пока она была новой, словно золото, горели медные бляхи и накладные украшения. И теперь каждый раз, когда Учитель Мангу думал о новом законе, он вспоминал эту блестящую, сверкающую на солнце сбрую.

Одни хвалили новый закон, другие ругали, однако представление Учителя о новом законе оставалось неизменным. Мангу был твердо уверен, что едва новый закон вступит в силу, как трудности кончатся, споры разрешатся и все вокруг обновится, на радость людям.

И вот до наступления первого апреля осталось всего несколько тихих часов ночи. Было не по сезону прохладно, в воздухе веяло свежестью.

Учитель поднялся до рассвета, вывел из стойла лошадь, запряг ее и выехал со двора. Настроение у него было восторженное: сегодня он увидит наконец новый закон.

В холодном предутреннем тумане Мангу несколько раз проехал по базару, но ничего необычного не заметил. Все, за исключением султана на голове его лошади, выглядело старым — старым, как небо. Этот султан из ярких перьев он по случаю великого события купил вчера у ростовщика Чоудхри Худа Бахиша, заплатив за него четырнадцать с половиной ан. Ведь сегодня Учитель Мангу жаждал увидеть новые цвета, новые краски.

Цокот лошадиных подков по мокрой мостовой, улица, освещенная двумя рядами электрических фонарей, витрины магазинов, звон колокольчика на шее лошади, люди, идущие на базар… Что в этом нового? Да ничего. Но Учитель Мангу не терял надежды. «Рано еще», — думал он, и эта мысль приносила ему утешение. Вдруг его осенило: «Верховный суд открывается только в девять часов! Как же можно увидеть новый закон раньше девяти?»

Когда его тонга[183] поравнялась со зданием правительственного колледжа, часы над подъездом торжественно пробили девять. Студенты, толпившиеся у дверей, были одеты как всегда, но, вероятно, потому, что Мангу ждал чего-то необычного, их одежда ему показалась неряшливой.

Мангу повернул направо и вскоре вновь оказался на Анаркали. Некоторые лавки уже открылись, народу заметно прибавилось, возле кондитерской Дину толпились завсегдатаи. Украшения в витрине ювелира так сверкали, переливаясь всеми цветами радуги, что невозможно было пройти мимо. На проводах сидели голуби, время от времени затевая между собой драку. Хорошо знакомая и давно потерявшая для Учителя Мангу интерес картина. Где же новый закон? Мангу хотел видеть его так же ясно, как свою лошадь.

Всякий раз, когда жена ожидала ребенка, Мангу в последние два-три месяца буквально не находил себе места. Он, конечно, знал, что ребенок родится в положенный срок, но ему не терпелось хоть разок взглянуть на младенца до того, как он появится на свет, и, не в силах побороть в себе это чувство, Мангу по нескольку раз на дню принимался прощупывать живот жены, прикладывая к нему ухо, но это ни в коей мере не удовлетворяло его любопытства. Измученный ожиданиями, он как-то стал попрекать жену:

— Валяешься целыми днями, как мертвая! Встань, пройдись! Разве не понимаешь, что тебе надо окрепнуть, набраться сил, иначе как ты дашь жизнь ребенку?

Отличаясь необыкновенной живостью и любознательностью, Мангу ни к чему не оставался равнодушным и в любом деле принимал самое активное участие, стремясь как можно скорее проникнуть в самую суть. Зная эти черты характера своего мужа, Гангади обычно говорила ему:

— Колодец еще не вырыт, а ты уже хочешь напиться.

Поэтому легко понять, с каким нетерпением ожидал Учитель того дня, когда новый закон вступит в силу. Он вышел встречать его так же, как выходил на демонстрацию, устроенную в честь Ганди или Джавахарлала Неру.

Степень значимости того или иного государственного деятеля Учитель Мангу определял несколько своеобразно: в зависимости от числа демонстрантов и сорта цветов, из которых была сплетена гирлянда, надеваемая вождю на шею. Если вождя украшала гирлянда из желтых ноготков — в представлении Мангу это был большой человек. Когда же из-за давки среди демонстрантов вспыхивали потасовки, государственный деятель приобретал в глазах Мангу еще больший вес. С той же меркой собирался Учитель подойти и к новому закону.

Выехав с Анаркали, Учитель медленно двинулся по залитой солнцем Мал-род, как вдруг напротив магазина автомобилей его остановил пассажир, желавший ехать в военный городок. Назвав