— Ты гончар! — оборвал его Хади, возмущенный до глубины души.

— Сын гончара, — дерзко ответил Мурад. — И никуда от этого не денешься. Принцем не назовут.

Хади словно окатили ушатом холодной воды.

— Моя вина, — сказал он. — Я отпустил тебя в Лахор, позволил дышать городским воздухом, не внушил тебе, что у гончаров есть своя честь, которой надо дорожить.

— Тогда ответь мне, — сказал Мурад, вплотную подходя к отцу и глядя ему в глаза, — где была твоя честь, когда ты продал родную дочь, чтобы самому жениться на молоденькой?

Хади размахнулся и ударил Мурада по щеке. Пощечина была такой звонкой, что воробьи взлетели с забора, а Шарфи, сидевшая на пороге, в испуге вскочила со своего места.

Мурад растерянно топтался на месте, а Хади, заплакав навзрыд, закрыл лицо одеялом и, отвернувшись к стене, сел на землю.

Шарфи подбежала к нему, но Мурад опередил ее и, обняв отца за плечи, закричал:

— Прости меня, отец, прости! Припадаю к твоим ногам, целую стопы твои. Он написал неправду, поэтому я так рассердился.

Хади вытер слезы и, как обиженный ребенок, смотрел на Шарфи, взглядом спрашивая ее: «Ты все слышала?» А Шарфи стояла молча, скрестив руки на груди. Когда Мурад ушел, она помогла мужу подняться и, отряхнув на нем одежду, сказала:

— Ступай и сделай, как я сказала. Я тоже пойду. Сегодня обойдемся без горячего. Найдем что поесть.

* * *

Хади исходил все окрестные деревни, а Шарфи — все дома гончаров своей деревни, но результаты были не утешительными. Почти в каждой семье, помимо дочерей, были и сыновья, которых нужно было женить, а где были одни дочери, родители и слышать не хотели о том, чтобы отдать невесту меньше чем за тысячу двести рупий. Супруги совсем отчаялись.

А тут случилась новая беда. Мурада застали с Навари, дочкой прачки. Братья Навари погнались за Мурадом, и, если бы не гончары, эти молодцы разнесли бы дом Хади.

В тот же день субедар вызвал к себе Хади и предупредил, что если Мурад еще раз позволит себе что-либо подобное, то пусть не ждет пощады.

— Жени ты поскорей своего щенка, — закончил субедар, — иначе его либо прирежут, либо посадят в тюрьму.

Возвращаясь домой, Хади ни на кого не смотрел, хотя знал, что все взоры обращены на него. Ребятишки толпились в дверях, а некоторые женщины даже залезли на крышу, чтобы увидеть его.

Полумертвый от горя, он вернулся домой и, ни слова не сказав Мураду, излил душу Шарфи. Они поплакали вдвоем, а потом, вытерев слезы, пошли в дом горшечника Надира, где им однажды уже отказали, но не так решительно, чтобы нельзя было попытать счастья еще раз.

Глаза у обоих были заплаканы, и, когда они плелись по деревне, низко опустив голову, даже ребенку было ясно, куда и зачем они идут.

Надира они застали во дворе. Он как раз отдыхал от работы, присев на кровать.

Шарфи низко поклонилась, коснувшись рукой ног Надира, а Хади положил к его ногам свою чалму. Потом оба сели на землю и принялись плакать, размазывая по лицу слезы.

Надир поднял чалму и надел ее на голову Хади, а потом сбегал в дом и принес низенькую скамеечку для Шарфи. Хади же он усадил рядом с собой на постель.

— Я все знаю, — сказал Надир. — Единственный выход — это женить твоего сына на моей дочери. Для этого ты и пришел ко мне. Но, брат, войди и в мое положение. Мне тоже надо как-то жить на этом свете. Дочь я отдам тебе, а сам останусь один? Давай вот как сделаем. Найди мне какую-нибудь вдову, тогда я отпущу дочку. Может, тебе и не понравится, что я сказал, но я человек прямой и люблю правду. Как только вы устроите дело со вдовой, я тут же приведу дочь к тебе в дом. Оно конечно, мальчишка твой опозорен, но что такое позор? Все равно что пыль на листьях дерева. Подует ветер — и нет ее. Клянусь Аллахом, давай твою руку.

Надир протянул Хади руку, и тот немедленно вложил в нее свою.

Договорившись обо всем, супруги вернулись домой. Забившись в самый темный угол комнаты, они бросились друг другу в объятия.

— Найдем! — воскликнула Шарфи. — Не может быть, чтобы не нашли!

— Сходим посмотрим, — отозвался Хади, усаживаясь на постель.

В их округе жило четыре вдовы. На другой день с утра они обошли всех вдов сначала в своей деревне, потом в соседних и под вечер вернулись домой, едва волоча ноги от усталости.

Если родители девушек просто отказывали им, то родственники вдов ругали и оскорбляли их, как могли.

Мурад весь день просидел во дворе, куря трубку.

Еще два дня Шарфи и Хади с тревогой заглядывали друг другу в глаза. А на третий день Хади вдруг вспомнил о вдове горшечника, которая жила в маленькой деревне за двадцать километров от них. Отец ее приходился Хади дальним родственником.

Посоветовавшись с Шарфи, Хади на рассвете отправился в путь.

Возвратился он домой поздно вечером, совершенно разбитый. Миновав квартал прачек, Хади собирался уже повернуть за угол, когда заметил на противоположной стороне улицы две тени у стены. Хади остановился и в страхе огляделся по сторонам. Ему показалось, что все жители деревни сбежались смотреть на него.

— Мурад! — сам не зная почему, крикнул Хади.

Одна из теней отделилась от стены.

— Марш домой! — приказал Хади.

Тень быстро зашагала вдоль по улице, Хади — вслед за ней. Во дворе Хади схватил Мурада за руку и, с отвращением глядя на него, сказал:

— Сиди дома и не смей никуда выходить. Завтра я устрою твою свадьбу.

— Неужели тебе удалось? — закричала Шарфи, подбежав к мужу и схватив его за руку. Но, взглянув на Хади, она в страхе отпрянула назад. — Что с тобой? На тебе лица нет, твои руки холодны как лед!

Хади не проронил ни слова.

— Да говори же, что случилось, почему ты молчишь?!

— Шарфи, — тихо позвал Хади. Он был словно во сне. — Шарфи, — все так же безучастно повторил он, — я развожусь с тобой. — И вдруг закричал, словно его прорвало: — Развод! Развод! Развод!

И, перешагнув через упавшую без чувств Шарфи, выбежал со двора.

Толчком распахнув дверь, Хади словно привидение, появился в дверях дома Надира.

— Ты клялся великим Аллахом? — спросил Хади перепуганного Надира.

— Да, — подтвердил тот.

— Тогда приводи ко мне в дом