– Пришёл же, Сё-сан, мы ждали. Не шутите так. Я уже собирался послать кого-нибудь за вами.

Хида занимал положение, позволявшее ему обращаться к брату Кэндзо с такой фамильярностью.

XXVII

Трое тут же приступили к деловому разговору. Первым заговорил Хида.

Он был тем, кто любил вдаваться в подробности даже в незначительных вопросах. И, казалось, думал, что чем больше он углубляется в детали, тем больше его присутствие признаётся окружающими. «С Хидой всё в порядке, если только оказывать ему почёт», – смеялись все за его спиной.

– Итак, Сё-сан, как же нам быть?

– Да.

– Честно говоря, я думаю, что это совсем другое дело, и даже не стоит говорить об этом с Кэн-тяном.

– Верно. Разве теперь, когда он поднимает такой вопрос, нам нужно обращать на это внимание?

– Вот я и отбрил его. Говорю, просить о таком в наше время – всё равно что просить священника в храме воскресить убитого тобой ребёнка, так что оставьте это. Но как ни говори, он сидит и не двигается с места, так что ничего не поделаешь. Однако то, что тот парень является ко мне домой теперь, развалясь, на самом деле, конечно, из-за старых отношений. Ведь это же было давно, очень давно. К тому же, вряд ли он одалживал просто так…

– И вряд ли давали просто так.

– Верно. На словах он говорит о родственных отношениях и тому подобном, но когда дело доходит до денег, жаден больше, чем любой чужак.

– Вам следовало сказать ему это, когда он приходил.

Беседа Хиды и брата нисколько не приближалась к сути. В частности, Хида, казалось, даже забыл о присутствии Кэндзо. Тому пришлось, наконец, как-то вмешаться.

– В чём вообще дело? Симада неожиданно навестил и вас?

– О, прошу прощения, что, пригласив вас, я говорю лишь о своих делах. Тогда, Сё-сан, разрешите мне рассказать Кэн-тяну, как было дело.

– Да, пожалуйста.

История оказалась на удивление простой. Однажды Симада неожиданно явился к Хиде. Под предлогом, что он постарел и ему не на кого опереться, и потому чувствует себя неуверенно, а посему попросил его передать Кэндзо, чтобы тот снова разрешил ему носить фамилию Симада, как в старые времена. Хида тоже удивился нелепости этой просьбы и сначала отказал. Но, что бы он ни говорил, тот не уходил, так что согласился, по крайней мере, передать Кэндзо его просьбу. Вот и всё.

– Как-то странно.

Кэндзо, как ни крути, казалось это странным.

– Странно.

Брат тоже выразил то же мнение.

– Конечно, странно, во всяком случае, ему уже за шестьдесят, и он немного тронулся.

– А не от жадности ли он тронулся?

Хида и брат весело рассмеялись, но Кэндзо не мог присоединиться к ним. Он по-прежнему не мог отделаться от чувства, что это всё очень странно. Судя по его разумению, такое было совершенно невозможно. Он вспомнил свой разговор с Ёсидой, когда тот приходил в первый раз. Затем припомнил сцену, когда Ёсида и Симада пришли вместе. Наконец, и слова Симады, когда тот явился один в его отсутствие, сказав, что вернулся из поездки. Но, о чём бы он ни вспоминал, не мог представить, чтобы из этого вытекал такой результат.

– Всё равно это странно.

Он повторил те же слова уже для себя. Затем наконец переменил тему и сказал:

– Но это же не проблема, верно? Достаточно просто отказать.

XXVIII

С точки зрения Кэндзо, требование Симады было до странности нелогичным. Следовательно, разобраться с ним было легко. Достаточно было просто отказать.

– Но если я не доведу это до вашего сведения, это будет моей оплошностью, – сказал Хида, словно оправдываясь. Казалось, он не успокоится, пока не придаст этой встрече полную серьёзность. Потому его слова временами менялись.

– К тому же, противник есть противник. Кто знает, что он может сделать, если что-то пойдёт не так, так что нужно быть настороже.

– Если он тронулся, то какая разница? – брат в шутку указал на его противоречие, и Хида стал ещё серьёзнее.

– Именно потому, что он тронулся, это и страшно. Будь он в своём уме, я бы сразу же отказал ему на месте.

Подобные повороты временами возникали во время беседы, но в конечном счёте разговор возвращался к началу, и решено было, что Хида как представитель откажет Симаде. Поскольку все трое с самого начала ожидали такого исхода, путь к нему был, с точки зрения Кэндзо, скорее пустой тратой времени. Однако он был обязан поблагодарить за это Хиду.

– О, не стоит благодарности, мне неловко, – заявил Хида, явно польщённый. Он вошёл в такой раж, что никто бы не подумал, что это человек, который не возвращается домой и вечно занят.

Он взял лежавшие на столе солёные рисовые крекеры и принялся без разбора хрустеть ими. И в промежутках наливал и выпивал одну за другой большие чашки чая.

– Вы по-прежнему хорошо едите. Вы и сейчас, наверное, справляетесь с двумя порциями унаги-меси?

– Нет, когда человеку исполняется пятьдесят, уже не то. Раньше я мог запросто управиться с пятью порциями тэмпура-соба на глазах у Кэн-тяна.

Хида и в те времена был прожорливым мужчиной. И гордился тем, что ел больше других. К тому же, любил, когда хвалили его толстый живот, и при каждом удобном случае похлопывал по нему.

Кэндзо вспомнил те времена, когда по дороге из балагана и тому подобных мест, куда его водил этот человек, они частенько заходили под вывески уличных ларьков и ели суши или тэмпуру стоя. Тот учил его мелодиям сямисэна, которые слышал в тех балаганах, вроде «сика одори», или разным жаргонным словечкам вроде «развода лоха».

– Похоже, ничего не сравнится с едой стоя. До сих пор, с годами, я объездил много мест. Кэн-тян, попробуйте-ка разок соба в Каруидзава, поверьте, не пожалеете. Вам нужно сойти, пока поезд стоит, и поесть, стоя на платформе. Как же вкусно, ведь это настоящее место.

Он был тем, кто под предлогом паломничества частенько разъезжал по разным злачным местам.

– А вот у храма Дзэнкодзи я видел вывеску «Настоящий Тохати-кэн, обучение» – вот это да, Тё-сан.

– А ты не зашёл попробовать?

– Но ведь нужна плата за обучение, дружище.

Слушая такие разговоры, Кэндзо тоже почувствовал, словно вернулся в своё прошлое «я». В то же время он должен был ясно осознать, в каком смысле он отделился от них и где теперь находится. Однако Хида совершенно этого не замечал.

– Кэн-тян, вы ведь бывали в Киото, не так ли? А вы знаете, что там есть птица, которая кричит: «Чинтира дэнки сара моте ко сиру номасё»?» – спрашивал он.

Когда сестра, до того лежавшая спокойно, снова сильно закашляла, он наконец замолчал. И, словно говоря «как надоело», сложил ладони и принялся тереть своё смуглое лицо.

Брат и Кэндзо встали, чтобы заглянуть в столовую. Оба посидели у изголовья сестры, пока приступ не утих, а затем по отдельности вышли из дома Хиды.

XXIX

Кэндзо наконец не смог забыть, что за его спиной существует такой мир. Этот мир был для него в обычное время далёким прошлым. Однако, в случае чего, он обладал свойством внезапно превращаться в настоящее.

В его голове всплывал и исчезал похожий на странствующего буддийского монаха колючий ёжик Хида. Смутно виднелась задыхающаяся, словно кошка, с впалыми щеками фигура сестры. Длинное, словно высохшее, лицо его брата, с характерной для него бледностью, то появлялось, то скрывалось.

Когда-то он, рождённый в этом мире, впоследствии естественным образом один выбрался из него. И, выбравшись, долгое время не ступал на землю Токио. Теперь же снова вернулся в него и после долгого перерыва вдохнул запах прошлого. Для него это была смесь, состоящая на одну треть из ностальгии и на две трети из отвращения.

Он также посмотрел в направлении, совершенно не связанном с тем миром. И там он увидел