Г ости поняли, что их собираются угостить мясом, и кое-кто из них мигом потерял напускную важность. А худой безбородый Тин-жан из рода каракесек, ехавший в качестве почетного представителя Боранбая, даже

аппетитно причмокнул губами и тайком сглотнул слюну.

Подали чай. Мусереле сел поближе к огню. Айнаш зажгла светильник. Байбише и сын Мусереле втащили в юрту упирающегося барашка. Следом за ним скользнул белогрудый пес. Он вилял хвостом, переводя взгляд с трепещущего животного на хозяина и умильно облизывался.

А-а, привели скотину? Свершите молитву, и ты, Турсун,- обратился Мусереле к сыну,- заколешь барашка... Пшел вон! - гаркнул он на пса. Белогрудый, поджав хвост, удалился, но не далеко. Остановившись у порога, он дожидался удобного момента, чтобы снова пробраться в юрту.

Небо закрыли тяжелые серые тучи. Тьма поглотила и речку Сары-су, и степь с высокой травой, и горы, и холмы. Лишь огоньки близлежащих аулов слабо мерцали в кромешной темноте. Да изредка доносились обрывки громкого смеха, отдельные слова аульчан.

А в ауле Сыздыка, состоящем из восьми юрт, было шумно. Все юрты освещены. Везде люди. Отовсюду слышатся голоса гостей и хозяев. Лошади спутников Айши стояли на привязи за юртой Мусереле. Близ юрты Бименде всхрапывали кони Шакира.

Ярко пылали очаги. Грызлись, ворчали псы, чуя запах свежей крови. Раздался предсмертный хрип барашка, и белогрудый пес стрелою бросился к юрте Мусереле.

Таз с дымящейся кровью, вынесли к порогу, и белогрудый окунул в него морду. Раздалось жадное чавканье. Подбежавший рыжий щенок тоже было сунулся к тазу, но белогрудый ощерился и грозно зарычал. Щенок поджал хвост, лизнул край посудины и смиренно 'уставился на хозяина положения. Столь явные признаки послушания успокоили белогрудого, и он перестал обращать внимание на щенка, целиком отдавшись своему приятному занятию, торопливо насыщаясь лакомым блюдом.

Скрываясь в ночной мгле, двое верховых с соилами осторожно приблизились к аулу. У обоих полы чапанов были подобраны, уши тымаков загнуты. Их лошади ступали бесшумно, точно кошки. Всадники напряженно, до рези в глазах, всматривались в темноту.

Берегись, как бы уздечка не звякнула,- еле слышно шепнул Абиль, который чуть опередил своего спутника.

Перед этим они долго наблюдали за аулом. Двигались крадучись, стараясь держаться тыльной стороны юрт. Вдруг громко загавкала собака. Кони замерли, как вкопанные. Всадники прислушались.

Нет их здесь... Вроде бы это не Сыздыка аул. И лошадей нет, и по юртам не заметно, чтоб в них гости были,- шепнул светловолосый юноша.

Собачий лай затих.

- Да, мы влево взяли,- ответил Абиль.

Они повернули коней с таким расчетом, чтобы проехать оврагом. В большой юрте, стоявшей на откосе, мелькнул огонек, послышались голоса. Почти впритык к большой юрте, будто находясь в ее объятиях, прилепилась вторая, поменьше, но в ней огня не было.

Светловолосый Алькей повернулся к другу:

- Видишь, что-то темнеет у большой юрты. По-моему, чья-то лошадь привязана.

- Подъедем ближе,- предложил тот.

Они проехали по дну оврага и вскоре выбрались на лужок со скошенной травой. Вдруг серая кобыла вздрогнула. Сивый Абиля сделал шаг и тоже остановился. У широколицего джигита захолодело сердце. Он легонько ударил коня, но конь не двигался, стоял, как кошка, учуявшая добычу, или как насторожившаяся мышь.

Алькей пытался хоть что-нибудь рассмотреть. Пронзительный взгляд его, казалось, буравил тьму.

- Ой-бай, конь кого-то заметил,- сказал Абиль.

- В этом ауле, похоже, гостей тоже нет. Лошадь стоит у керме. Чья она, как ты думаешь? Мне кажется, так привязывает коня Муса, сын Исабека... Должно быть, это его аул...

- Хотелось бы мне все же знать, что видит мой конь. Он смотрит на эти овражки. Нет ли там кого? Давай-ка заглянем туда,- предложил Абиль. При этих его словах шагах в пятидесяти от них выросла и тут же скрылась в овраге фигура какого-то джигита в длиннополой одежде. В тот же миг другая тень, судя по очертаниям женская, прижимаясь к земле, кинулась в степь. Кони шарахнулись и понесли. Залаяли собаки, бросившиеся им вдогонку, но верховые будто канули в ночной мгле.

Из юрт высыпали люди. и громкими криками стали поощрять собак. Запыхавшаяся сноха Мусы торопливо рассказывала деверю о своей встрече с двумя верховыми:

- Ой-бай, пошла я по нужде вон туда и вижу: едут двое. Как только заметили меня, умчались. Ишь, как собаки заходятся...

О тени, скрывшейся в овраге, она по одной ей известной причине предпочла умолчать. Ее деверь, молодой джигит, так и ахнул:

- Ой-бай, умчались, говоришь? Это. воры! Точно воры! Почему ты замешкалась? Почему сразу не кричала?

Не дождавшись ответа, он опрометью кинулся в юрту и столкнулся с Мусой. Тот, прихрамывая, подошел к снохе.

- В чем дело?.. Сколько их было? В какую сторону поехали?

Аул всполошился. Везде слышались возгласы: - Воры! Воры!

Движения Мусы стали торопливыми, голос прерывался, и даже хромота, казалось, усилилась.

- Нужно скорей аулы оповестить... Отея! Асаутай! Ступайте и предупредите Умбета. Бейсембай, Аккубамчитесь к Искандеру. Жумагул! Сат! Поезжайте к Бименде! У них в ауле гости и лошадей полным-полно. Поставьте осторожно к табунам джигитов. Чтоб все начеку были! - распоряжался он.

Потом еще раз спросил сноху о том, что она видела. Хитрая женщина без запинки повторила:

- Я кумган взяла и пошла по нужде. Вот так... Вдруг вижу - стоят в овражке

двое верховых, смотрят на нашего каурого. То есть, сначала я заметила, что это верховые. Думала - кони отбились от нашего табуна. Ближе подошла и вижу - двое верховых. Тут и они меня.заметили, испугались щ ускакали. Тогда-то я и поняла, что это - недобрые люди, а сразу не поняла, почему и не кричала.

- Ой-пырмай! Слава аллаху! Если бы не Кантбала, увели бы коней. Табуны- то у нас без караульщиков! - заахал Муса.

Первая растерянность прошла, и люди уже перекидывались шутками.

Тем временем шесть аулов были оповещены, и жители стали срочно предпринимать для охраны все, что только было можно. Те, у кого лошади паслись в табунах, сговаривались о посылке туда верховых. Вместе с Жумагулом и Сатом в аул Сыздыка приехали двое джигитов. Один из них был сыном Бименде, другой- соседом бая.

Они приветствовали Мусу и людей;