В детстве я долгое время восхищалась ею и мечтала прожить такую же беззаботную, ничем не ограниченную жизнь. Но ко времени знакомства с Дэвидом уже намерена была остепениться. Хотела полный дом вещей, которые стали бы моим якорем, чтобы течение не унесло меня слишком далеко. Как в конце концов случилось с Сестрицей.

И все же, когда Дэвид решил перевезти меня в Рим, маленькая и опасная часть меня подумала: вот оно. Вот мой шанс увидеть, прикоснуться, попробовать мир на вкус – понять его и вобрать в себя – так, как это делала Сестрица. Я играла с огнем и осознавала это, но не могла подавить то чувство, взволнованно, вероломно пульсирующее в глубине моего подсознания, пока набивала сумки всем, что понадобится мне в новой жизни в статусе жены Дэвида – комплектами шелковых сорочек с пеньюарами в пастельных тонах, яркими весенними платьями для вечеринок в саду и дамских бранчей, лаками, бигуди и кремами, – чувство, что я готовлюсь стать еще и некой другой Тедди, зажигательной авантюристкой, которая проснется во мне, когда придет время.

Подобные мысли следовало гнать от себя, а не увлекаться ими, поэтому в основном я старалась их не замечать. Но хотя бы позволяла себе радоваться морю – мы с Дэвидом должны были провести медовый месяц на Капри, после чего по живописному побережью отправиться навстречу нашей новой жизни в Риме.

Я бывала на Си-Айленде и в Палм-Бич, но Сестрица однажды отметила, что за границей вода другая. Никаких загородных клубов и полей для гольфа рядом с пляжем. Никаких одетых в пастельные тона семей с детьми, приехавших на летние каникулы. Тетя описывала синие волны, бьющиеся о скалистые берега, где некогда прогуливались Цезарь, Марк Антоний и Клеопатра. Она читала, что в древние времена там было видно самое дно моря – и обломки кораблей времен «Илиады» и «Одиссеи».

Однажды во время поездки в Палм-Бич мы спустились к воде помочить ноги, хотя стояла ранняя весна и было слишком холодно для купаний, и Сестрица сказала, что океан соединяет всех представителей человечества друг с другом, что он охватывает весь мир, соприкасается со всеми, и можно стоять на берегу и размышлять, что ты у края чего-то, что соединяет тебя с братьями и сестрами, и кем бы ты ни являлась, в этот миг ты вечна, ты не одинока.

Позже я сообразила, что эту свою философию она состряпала из трудов разных авторов-трансценденталистов, в основном Эмерсона и Торо, в ту недолгую пору, когда в годы войны училась в колледже, добавив щепотку того, что узнала за пару дней в красно-золотом буддистском монастыре на Тибете. Когда Сестрица пускалась в подобные рассуждения, мама с папой закатывали глаза, и, конечно, позже мы стали думать, что, может быть, она просто не в себе. Может быть, она верит, что жизнь заключена в каждом моменте, потому что все, что длится больше мгновения, утекает сквозь ее пальцы.

После церемонии бракосочетания, на вечеринке, дядя Хэл выписал нам чек на двадцать тысяч долларов, чтобы поставить нас на ноги, подмигивая Дэвиду со словами:

– Сынок, дай знать, если устанешь переводить чернила и захочешь заняться чем-то поинтереснее. Я бы помог тебе войти в сенат штата за два года и в конгресс за пять. – А потом, подумав, добавил: – Может, не в Техасе, с такими-то ушами. Но перевезем тебя куда-нибудь в Монтану. Тедди возражать не будет, как-нибудь проживет без своих «Нейман Маркус». Пять лет, гарантирую.

Дэвид улыбнулся, сжав губы, а я погладила его предплечье, подумав, что он напрягся из-за комментария по поводу ушей, а потом мы взяли деньги и замечательно провели время на Капри, или, во всяком случае, я, первые несколько дней, а оставшуюся сумму положили на общий счет на имя Дэвида для будущих нужд. Еще мама с Хэлом пообещали, что через несколько месяцев, на мое тридцатипятилетие, отдадут мне оставшуюся часть дедушкиного наследства, ведь теперь они могут быть за меня спокойны. Я обеспечила себе надежное будущее, доказала, что я не скисшее молоко, нашла мужчину, который будет помогать мне во всех делах, и еще не слишком стара, чтобы завести детишек. При первом знакомстве Дэвид им не понравился (дядя Хэл сказал папе, что «парнишка выглядит как побитый пес, когда улыбается»), но они посчитали, что у него может быть большое будущее в партии, если только хватит ума оставить госслужбу.

– Можем посмотреть дома в Джорджтауне, – сказала мама, помогая мне собирать сумки, – когда у Дэвида истечет срок полномочий.

Сейчас

Раннее утро, среда, 9 июля 1969 года

– Извините, миссис Шепард…

– Тедди, пожалуйста, – говорю я. – И вы до сих пор не сказали мне ваши имена.

Все-таки они мои гости. Правила приличия обязывают меня с ними познакомиться.

– Миссис Шепард, – решительно продолжает низкий мужчина, так и не представившись, – пожалуйста, погодите секунду. Говорите, сенатор Хантли, ваш дядя, выписал Дэвиду Шепарду чек на сумму двадцать тысяч долларов?

– Верно, – говорю я и собираюсь сделать еще глоток бурбона, но вдруг понимаю, что стакан пуст.

Я встаю и босиком – что, наверное, немного неприлично для хозяйки, мать бы не одобрила такого поведения, – мягко ступая по полу, подхожу к бару Дэвида.

– Уверены, что не хотите выпить?

Они не отвечают, но высокий мужчина что-то записывает в свой желтый блокнот, а потом поднимает на меня взгляд:

– Вы случайно не слышали, чтобы сенатор и ваш муж когда-нибудь упоминали, на что был выписан тот чек?

– Ах, – говорю я, снова опускаясь на потертый двухместный диванчик напротив своих интервьюеров, – это был подарок.

– В вашей семье принято преподносить такие дорогие подарки? – спрашивает низкий, и, кажется, я слышу в его тоне намек на нечто дурное. Усмешку, что ли.

Настоящая эмоция – это хорошо. Это мне на руку.

– Конечно, – говорю я, – к тому же подарок предназначался и мне тоже. По крайней мере, я так думала. Тот чек подарили нам обоим. На новую жизнь.

– И это стало причиной некоторого разлада между вами?

– Ну, можно сказать, я никогда не умела обращаться с деньгами. Так что да, чек имел к этому отношение.

Я ожидаю, что один из них, например высокий, отпустит шуточку по поводу женщин и математики, но мужчины лишь обмениваются взглядами, а я не очень хороша в чтении между строк.

– Ладно, двигаемся дальше, – говорит низкий. – Когда вы прибыли в Рим?

– Я как раз подводила к этому.

Очень нетерпеливые мужчины, однако.

– Кстати, сегодня мой день рождения, – говорю я.

Потом смотрю на часы и вижу, что стрелки уже перешагнули за полночь, а значит, он уже прошел.

– Мы не сразу отправились в Рим, – добавляю я. – Сначала у нас был медовый месяц.

Возможно, мне кажется, но высокий мужчина вздыхает.

Однако меня не останавливают, поэтому я продолжаю рассказ.

2. Капри

Май 1969 года

Во время нашего свадебного путешествия дождь шел всего раз. Сначала было солнечно; мы, как обычно, собирались провести день в отеле «Песнь моря», потому что в нашем не было ни пляжа, ни бассейна. «Белый кот» был очаровательной городской гостиницей – говорят, Ингрид Бергман и Роберто Росселлини провели здесь буйные выходные, когда у них был роман, а в одном интервью я прочитала, что «Белый кот» был любимым местечком Софи Лорен на Капри, – но гостиница находилась в глубине острова, поэтому чаще всего мы с Дэвидом принимали солнечные ванны у бассейна под открытым небом на пляже «Песни моря».

Мне очень нравилось гулять по городку до отеля и обратно; нравились низенькие, безупречно белые, а иногда ярко выкрашенные виллы и отели с маленькими балконами, обвитыми виноградными лозами или украшенными