Эмили Данли
Тедди
Знак информационной продукции (Федеральный закон № 436-ФЗ от 29.12.2010 г.)
Литературно-художественное издание
Главный редактор: Яна Грецова
Заместитель главного редактора: Дарья Башкова
Руководитель проекта: Елена Холодова
Арт-директор: Юрий Буга
Дизайнер: Денис Изотов
Редактор: Виктория Сайфутдинова
Корректоры: Мария Прянишникова-Перепелюк, Елена Чудинова
Верстка: Кирилл Свищёв
Фотография на обложке: RetroAtelier / iStock / Getty Images
Разработка дизайн-системы и стандартов стиля: DesignWorkout®
Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.
Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.
© 2024 by Emily Dunlay
© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина Паблишер», 2025
* * *
Посвящается Бетти Луиз;
прости, что так долго
И маме с папой – спасибо вам за все
Она не подозревала, что когда водосточные трубы засорены, то от дождя на плоских крышах образуются целые озера, и жила спокойно до тех пор, пока в стене своего дома случайно не обнаружила трещины.
ГЮСТАВ ФЛОБЕР. Госпожа Бовари[1]
Пролог
Раннее утро, среда, 9 июля 1969 года
Завтра, а может, послезавтра, все узнают о том, что я сделала. Узнают, кто я.
Первыми за мою историю возьмутся итальянские желтые газеты Gente и L'Espresso, потом обо мне напишут в Лондоне – в Mirror и Sun. По подводным кабелям она пересечет Атлантический океан (воображение рисует уродливую донную рыбину, в ужасе разевающую косозубый рот, когда мимо проносится свидетельство моей греховности), и, когда выползет из моря в Нью-Йоркской бухте или Чесапикском заливе, эта сплетня перерастет в нечто гораздо более опасное – станет настоящей новостью.
New York Times, Washington Post… Этим дело не кончится, моя история отправится дальше на запад страны, выйдет в Dallas Morning News и LA Times. На званых ужинах, в барах после работы, на деловых встречах от Нью-Йорка до Голливуда – мое имя будет у всех на устах, пережевано и проглочено вместе с колотым льдом и коктейльными вишенками в «Джулепах» и «Манхэттенах».
И когда эта история зазвучит голосом такого авторитета, как Уолтер Кронкайт из вечерних новостей, до меня точно кто-нибудь доберется.
Все это, разве что более сумбурно и бессвязно, я рассказываю мужчинам, сидящим напротив на моем чудовищном терракотовом бархатном диване.
Вообще, диван не мой – будь на то моя воля, я бы попросила обшить его тканью букле приятного нейтрального оттенка. Или одним из тех блестящих мятно-зеленых венецианских дамастов, что я видела в отеле «Чиприани». Мы с Дэвидом как-то останавливались там на одну ночь, под конец нашего медового месяца. Потягивали «Беллини», глядя на Венецианскую лагуну, и плавали в прекрасном бассейне с морской водой под открытым небом; с территории отеля даже видна площадь Святого Марка. Жаль только, что летом весь город пахнет болотом. Все равно что жить у реки Буффало-Байу в Хьюстоне.
Но диван не мой, впрочем, как и все остальное в этой квартире, – когда я въехала, вся мебель уже была. Наверное, в этом тоже кроется одна из причин случившегося: в Риме я так и не смогла почувствовать себя дома.
– Послушайте, – произносит мужчина пониже ростом, прерывая мой бессвязный поток слов. Я вдруг осознаю, что все это время рассуждала вслух. – Миссис Шепард, прошу вас, постарайтесь не волноваться. У нас просто дружеская беседа, поэтому рассказанное вами не покинет пределы этой комнаты. Мы лишь пытаемся понять, что вчера произошло.
– Стандартная процедура проверки… – начинает второй, высокий мужчина, но коллега быстро прерывает его взглядом, в котором читается предостережение.
– Отнеситесь к этому разговору как к интервью, – говорит низкий. – Для какого-нибудь журнала. Скажем, «День из жизни леди» или «Дома у женщины».
– Правильно будет «День из жизни женщины», – отвечаю я, – и «Дома у леди». – И оба гостя на какое-то время замолкают.
Различать их непросто: оба одеты, как Дэвид, в белые рубашки с черными галстуками, однако их костюмы, сшитые по итальянским лекалам, гораздо у́же по крою, чем свободные американские костюмы Дэвида, которые он носит и здесь; как и Дэвид, оба щеголяют очками в темной оправе, водруженными на их непримечательные носы. И у них одинаково стриженные каштановые волосы.
– Простая формальность, – нарушает тишину высокий мужчина. – Бюрократия. Нам бы восстановить цепочку событий, только и всего. Так что, миссис Шепард, прошу вас. Расслабьтесь. Выпейте немного. У нас просто дружеская беседа.
Я вдруг понимаю, что, если бы до их прихода не успела снять вечернее платье, они бы увидели пятна крови. Тогда беседа уж наверняка потеряла бы дружеский тон.
Я не сразу осознала, что случилось: соцветия лиловых пятен на синем шифоновом платье, прекрасные потемневшие золотистые бусины вокруг рукавов и воротника. В моем представлении кровь должна быть красной, но она, подобно краске, смешалась с цветами моей одежды. Лишь заметив у себя на ладонях яркие, неопровержимо алые мазки, я все поняла.
Оказавшись дома, я сняла платье, скомкала его, как использованный бумажный платок, и оставила лежать на полу в спальне, потом переоделась в синие джинсы («брюки рабочего», как презрительно назвала бы их моя мать) и неглаженую белую рубашку Дэвида (неглаженую, конечно, потому, что ее не погладила я).
А ведь у нас с этими мужчинами почти одинаковые рубашки, вдруг понимаю я.
Стоит им отправиться в спальню и немного осмотреться, поднять с пола грязные полотенца и вещи, как они быстро отыщут кровавое платье.
Я никогда не умела заметать следы. Когда что-то идет не так, все написано у меня на лице.
В конце концов все вскроется, потому что сейчас все возьмутся выяснять правду. Дэвид и его люди, Госдепартамент США, моя семья и даже эти треклятые русские. Подтянутся журналисты. Уже вижу, как некий неугомонный молодой репортер летит сперва в Даллас, потом в Вашингтон, вынюхивает. Заглядывает под каждый камень и находит всех моих гадких червячков.
Произнеси я это вслух, мужчины в костюмах сказали бы, что во мне говорит мнительность. Что я сама говорю как помешанная – как те чудики, заявляющие о заговоре вокруг отчета об убийстве Кеннеди.
Но правда в том, что моя бдительность, напротив, почти всегда дремлет. Есть у меня отвратительная привычка верить людям на слово и полагать, что я единственная волчица в овечьей шкуре. Из-за этого я частенько испытываю страх и чувство вины. Но теперь-то я сумела залезть под кожу всем овцам в стаде и могу сказать с определенной уверенностью: натура у них преимущественно волчья.
Я беру бокал – бурбон Дэвида, налитый на два пальца, – и делаю глоток, как мне и посоветовали. Своим невозмутимым гостям я тоже предложила выпить – когда они возникли на пороге нашей квартирки и негромко постучали, зная, что я открою, ведь выбора у меня все равно не было, – но они отказались. Наверное, посчитали, что им лучше сохранять ясность ума.
От резкого запаха бурбона у меня слезятся глаза, я тру их и замечаю, что размазала макияж и сорвала накладные ресницы, оставшиеся с вечеринки. Я берусь за легкие, как паутинка, волоски – бренд Andrea, на сто процентов натуральные европейские ресницы, –
