– Занять круговую оборону, беглый огонь, – приказал капитан, Пушки и фузеи стреляли не переставая, гася воинственный пыл янычар.

На равнине осталась только горсть русских, а греки предательски бежали в панике.

Люди Баркова оказались полностью окружены. Турки, прячась за камнями начали обстреливать стоящих русских солдат и те падали один за другим.

Барков попытался послать солдат, чтобы выбить турков из их укрытий, но как только русские начинали движение, янычары отступали, тогда солдатам приходилось снова возвращаться к пушкам. Стоять в полный рост и держать строй не имело больше смысла, потому что противник и не думал сходиться в рукопашной, ограничившись перестрелкой.

– Прячьтесь за камнями, распорядился Алексей, видя что потери отряда растут.

Он уже потерял семерых морских пехотинцев и трех матросов, а маленький отряд Баркова – капрала и нескольких солдат.

Турки заметили, что русские прячутся и поднялись в атаку, но рявкнули орудия и они снова забились в свои норы.

Канониры “Святого Ианнуария” несмотря на турецкие выстрелы продолжали заряжать орудия и стрелять. Их точные выстрелы доставали янычар даже в укрытиях. Ядра дробили камень, а картечь засеивала смертью многие ярды.

В глубине души Алексей уже попрощался с матушкой, братом и сестрой. Греки разбежались, а оставшиеся в живых два десятка русских остались один на один против многотысячной турецкой армии.

– Отступать, – скомандовал Барков. – Прорываемся к ущелью.

Бросить орудие офицеру и позорно сбежать с поля боя? Алексей стиснул зубы.

– Как же так ваш бродь? Жалко пушки-то, – посетовал один из канониров, матрос с проседью в волосах.

–Это приказ, – развел руками Алексей, понимая артиллериста. Только меткая стрельбы из пушек удерживала противника от того, чтобы используя численное превосходство, сойтись с русскими в рукопашной.

– Вы это, бегите, ваш бродь. Мы вас прикроем. Один-два залпа и за вами.

– А мы пушкарей прикроем, – предложил капрал из морских солдат.

Алексей кивнул с благодарностью и побежал. Бросил свою команду. Он бежал поджав хвост, как трусливый пес. Еще несколько раз рявкали пушки, но потом умолкли. Одна из турецких пуль сбила с Алексея двууголку. Он не остановился ее подобрать, а перебегая от камня к камню, бежал дальше. Осмелевшие янычары, не переставая стрелять, начали преследование. Он видел, как бежавший впереди солдат Баркова споткнулся и завалился навзничь, а на его мундире начало расползаться багровое пятно. Он слышал, как кричал один из раненных, призывая товарищей не бросать его, и как пришедший на помощь капрал упал мертвым. Алексей хотел было помочь солдату, но оказавшийся неподалеку капитан схватил его за рукав и потащил за собой. Хорошо, что Алексей не противился, потому что когда пуля поразила самого Баркова, лейтенант подставил ему плечо. Только благодаря промыслу Божьему удалось вытащить раненого командира. Когда русские достигли узкого ущелья, Алексей приказал остановиться. Добраться удалось только им, троим солдатам и лейтенанту-греку.

– Заряжай, – приказал Алексей, и выхватил свой пистолет, из которого он до сих пор не стрелял. Он проверил порох на затравочной полке и обернулся к остальным. Двое солдат встали на колено и прицелились. Псаро тоже взвел курок. Третий солдат, потерявший при отступлении мушкет, не растерялся и попросил у раненого в руку капитана его пистолет. Когда турки ворвались в узкий проход между скалами, русские в упор дали дружный залп. Несколько янычар упало, остальные, беспорядочно отстреливаясь, поспешили покинуть ущелье. К несчастью, в спешке выпущенные противником пули и здесь нашли свою жертву. Обливаясь кровью, упал один из солдат. Он в последний раз дернулся на песке и затих. Русские снова перезарядили оружие, но дожидаться повторного штурма не стали, а подхватив раненого командира продолжили отступление. Турки не преследовали. Не захотели соваться в узкое ущелье и рисковать жизнями ради преследования «зубастой» горстки беглецов. Они и без того одержали блестящую победу и хотели праздновать, а не умирать.

В итоге в живых остался тяжело раненый Барков, Псаро и еще двое солдат, один из которых был морским пехотинцем со «Святого Ианнуария» . Все остальные остались на плато перед Триполицей. В этот поход Алексей отплыл с двумя десятками солдат и дюжиной матросов. В итоге из отряда в живых осталось их двое. И его офицерский дух остался там, у пушек, в крови и пыли, где восточный легион был раздавлен как муха под солдатским башмаком. Выжившие могли благодарить лишь удачу и подвиг моряков-артиллеристов, прикрывавших их бегство картечью.

Они бежали пока не выбились из сил. Опустошенный, Алексей лежал на камнях. Камзол разорван, в ушах гул, будто в голове бьет церковный набат. Он вспомнил, как Псаро уверял, что Триполица станет очередной великой победой и турки сдадутся без боя. Вспомнил, как Барков подтвердил, – “поднимем наш флаг и турки сразу дрогнут”. Вспомнил, как греки точили ножи, предвкушая очередную резню и как в их глазах горела жажда крови.

А потом все рухнуло. Доведенные до отчаяния турки мстили повстанцам с такой яростью, что у самоуверенных и окрыленных быстрой победой в Мизистре греков, практически не оставалось шансов выжить. Забыв свое бахвальство, испуганные греки побросали свое оружие и рабежались, как стадо коз, услышавшее выстрелы. Не армия. Толпа. Идти на бой как на пир, чтобы так бесславно пасть, потеряв честь? Злая насмешка судьбы или справедливая месть за совершенные повстанцами зверства в Мизистре.

Русские бились смело. Никто из солдат и матросов не дрогнул. Даже раненые не покидали строй. Алексей вспомнил, как истекая кровью канонир полз к повозке с припасами за новым пороховым картузом, как раненый в ногу солдат перезаряжал мушкеты ведущим огонь товарищам, как поднимали выпавшее из рук убитого знамя. Все они – герои. Обидно и больно, что их тела остались там, без христианского погребения, на растерзание хищным птицам и алчным туркам.

Алексея накрыло отчаяние. Он чувствовал как ярость сменилась холодной пустотой.

“Мы пытались воевать, как нас учили, строем, сомкнув ряды. А здесь все воюют, как могут. Толпой. Топорами. Ножами. По-варварски.” – думал он.

Алексей чувствовал вину не только за то, что выжил, потеряв своих людей, но и за то, что не смог прийти вовремя, остановить греков, убивавших турецких женщин и детей в Мизитре. Смертельная усталость навалилась на него. От чужой земли, от чужой бессмысленной войны. От жестокости и зверств, которым не обучен. По сравнению с резней учиненной греками в Мизистре, а потом турками в Триполице, даже индейская традиция – снимать скальпы, не казалась такой уже и дикой. В этой странной войне нужны не офицеры, вроде него, а мясники. Алексей вспомнил о Скользящем Волке, которого оставил на корабле