– Не судите нас, греков, строго, – извиняющимся тоном, пояснил потом слова капитана лейтенант Псаро, – Турки – наши заклятые враги и наш народ уже давно сопротивляется их владычеству. Пусть некоторые и считают майнотов шайкой бандитов и пиратами, но мы патриоты, готовые сражаться за нашу землю. Все, что произошло в Мизистре – это река народного гнева, что прорвала плотину и теперь сносит все на своем пути, не щадя ни мала ни велика. Лично мне жаль всех погибших там женщин и детей и была бы моя воля, я бы остановил соотечественников.

Повстанцы двигались вереницей, напоминая крестный ход, но вместо молитв – смех, крики и гомон голосов. Маленький русский отряд расположился в центре этой, казалось бесконечной, пестрой колонны. Угрюмый Барков сидел на повозке держа на коленях карту, которую ветер то и дело норовил вырвать у него из рук. Алексей оглянулся назад. Греки с ружьями, саблями, топорами. Повозки запряженные ослами, мулами и лошадьми. Одни греки пели и веселились, другие шли со злыми, сосредоточенными лицами. Кто-то из них одет богато и броско, а кто-то в грязную рванину, с пятнами почерневшей крови. Хвост колонны терялся за поворотом узкой каменистой дороги взбирающейся по камням. Дорога была такая, что кони часто спотыкались, а колеса телег застревали в между камней.

Матросы со «Святого Ианнуария», по большей мере едущие на телегах чувствовали себя не в пример лучше солдат, которым приходилось несладко. По морской привычке, они отпускали колкие шутки и подтрунивая над повстанцами которые их не понимали. Несмотря на нелегкий путь, где на некоторых участках телеги и пушки приходилось тащить чуть ли не на руках, сами греки демонстрировали воодушевление, пытались общаться с русскими солдатами и матросами, и офицерам приходилось следить в оба, чтобы в руки подчиненных не перекочевала очередной бурдюк или фляга с забористым греческим вином.

Алексей ехал молча. Говорить не хотелось, не хотелось демонстрировать показное воодушевление. На него накатило странная отстраненность, словно он находился вдали от этих грязных, воинственно настроенных людей. Под мундиром грязь и пот, на сердце – странное т равнодушие к происходящему. Впервые он чувствовал себя не в военной кампании, а в разбойничьем походе за так называемое “восстановление справедливости». за спиной у которого чернеет ад. Здесь же ад ожидал его впереди.

– Господин лейтенант, – догнал повозку сержант, из морских солдат, – Колесо застряло.

Алексей равнодушно кивнул. Не стал ругаться или искать виновных. Зачем? Воинская доблесть отступила при виде последствий того, что натворили повстанцы.

Солнце нещадно палило в лицо, обжигая кожу. Такого солнца как здесь он не ощущал даже на Мартинике. Дорога становилась все уже. Камни осыпались под ногами, срываясь с обрыва. Пахло травами и навозом. Иногда с холмов на армию смотрели пастухи – кто с подозрением, а кто и радостно приветствуя. Греки-ополченцы приветливо махали в ответ. Они видели в пастухах братьев. Алексей уже не знал что и думать. Что-то в нем резко изменилось, заставляя иначе воспринимать тех, кого раньше он считал друзьями.

– Греки говорят в Триполице шесть тысяч турок, – неожиданно прервал ход его мысли сержант, идущий рядом.

– Немало, – кивнул Алексей, вспоминая фразу брошенную капитаном Борисовым на прощание о “могущественном восстании” а Пелопонесеео, о “друзьях -единоверцах”. Теперь он шел в окружении пиратов, лавочников и крестьян, считающих, что под русским флагом можно мстить безнаказанно.

“Я офицер, но какой армии? – думал Алексей, – Русской? Греческой? Варварской?”

Дорога заняла несколько дней. Минул полдень, когда повозка Алексея завершила подъем на гору и внизу открылась горная равнина.Там раскинулся живописный город – минареты, башни, плоские крыши домов. Триполица или Триполи, как его звали сами греки.

Триполица, один из крупнейших и многолюднейших городов в Морее, был стратегически важной точкой и его захват обеспечил бы успех восстанию. Его охранял сильный гарнизон не менее чем в пять тысяч турок, но майноты надеясь на свою многочисленность и, вдохновленные успехом в Мизистре, кипели энтузиазмом, не сомневаясь в новой блестящей победе.

Когда войско повстанцев спустилось с горных хребтов Парфениона и достигло плато, уже стемнело. Погода стояла жаркая и греки устроились на ночлег даже не разбивая лагеря. Русские поставили палатки, надеясь как следует отдохнуть перед осадой или битвой. Сам Алексей отлично выспался и утро встретил бодрым и полным сил. Капитана Баркова он застал раздраженным, оказалось, что вожди восставших, не уведомив русских, еще с вечера отправили в Триполицу послов с требованием немедленно сдаться. Селим Паша, командующий турецким гарнизоном, парламентариев отпустил живыми и невредимыми. Греки сочли это хорошим знаком, наполняясь уверенностью, что устрашенные славной победой и многочисленностью войска османы не осмелятся противостоять Греко-русскому воинству.

– Идут, – доложил капитану один из солдат.

Алексей раскрыл подзорную трубу. Из города выходили турки. Много. Сначала военные, потом горожане или ополченцы. Хоть в турках он еще плохо разбирался и вряд ли мог с точностью определить кто есть кто.

Греки тем временем ликовали, уверенные, что одержали легкую победу без боя. Ни у кого не оставалось и тени сомнения, что турки сдадутся, как и прежде. Алексея накрыло предчувствие надвигающейся беды. Он знал, если турки не сдадутся, никто не удержит кровавой мести греков.

Барков не заботясь о дворянских манерах ругался, как солдат. Несмотря на то, что формально он командовал Восточным легионом, повстанцы ему не подчинялись, они проигнорировали отданный через лейтенанта Псаро приказ и не построились готовясь к бою. Неорганизованным стадом, гомоня они двинулись навстречу туркам.

– Лейтенант Григорьев, готовьте людей к бою, – приказал капитан.

Распорядившись зарядить пушки картечью, Алексей выстроил солдат двумя отрядами в две шеренги по пять. Люди Баркова расположились в центре между орудиями.

Плохие предчувствия русских оправдались.

Все произошло неожиданно. Крича и размахивая оружием, турки бросились в атаку. Сдаваться они не собирались.

Греки замерли. Сначала они испытали разочарование, потом потрясение, а потом, роняя оружие, побежали назад. Турецкое войско помчалось вслед, догоняя повстанцев и кромсая их ятаганами. Когда волна бегущих достигла выстроившихся в боевой порядок русских, Барков скомандовал залп. Громыхнули оба орудия, пробивая картечью брешь в наступающих. Разом с ними почти слитно прогремели залпы первой и второй шеренги.

– Примкнуть штыки, – закричал Алексей понимая, что времени перезарядить фузеи уже не будет.

Треск выстрелов. Пыль. Крики. Толпа надвигаясь.

Но как ни странно, хоть турки и не прекратили преследование майнотов, но отведав картечи и русских пуль, они обтекали лавиной русский отряд, не желая идти под меткие выстрелы и на стену из сверкающих штыков. Они