– Здравствуй, сестрица.

Сюрпризы для семьи на этом не закончились. В дверь постучали и не дождавшись ответа, распахнули. На пороге стоял Скользящий Волк.

Увидев необычного незнакомца, Варя ойкнула и спряталась за спину Алексея.

– Не бойся Варюша, это тот самый индеец о котором я вам писал. Друг мой. Звать его Скользящий Волк, но в последнем плавании офицеры его Вольфом прозвали, так и прижилось. Да и самому Скользящему Волку нравится.

Варя выбралась из-за спины брата, сделала книксен и тут же, залившись краской, спряталась обратно.

Индеец белозубо улыбнулся и поздоровался на вполне приличном русском, который хорошо освоил за время плавания на «Надежде Благополучия». Мать с достоинством поприветствовала гостя, поблагодарила за спасение сына и пообещала ему гостеприимство и уважение в доме Григорьевых.

– Волк, отведи брата во двор, покажи коня, – по-французски попросил Алексей индейца, и подтолкнув брата в спину, уже по-русски – Ступай подарок смотреть, Павлуша.

Времени побыть с родней было немного, но здесь оно тянулось иначе. Дни отпуска проносились так стремительно, что Алексей едва успевал насладиться семейным уютом и размеренной гражданской жизнью.

Присланные деньги пошли впрок. К детям приставили гувернера-француза, что учил их языкам и манерам. Маменька наладила связи с местной аристократией. Город тоже изменился. Вымостили центральную улицу и там появилось немало новых каменных домов и усадеб. С одной стороны уезжать не хотелось – уж очень он соскучился за родными и за городом детства – Архангельском. А с другой – не хватало впечатлений и риска к которым он привык за последние годы.

– Как же ты столько денег раздобыл Алешка? – разводила руками мать принимая очередной подарок.

Алексей в ответ только усмехался. Не рассказывать же матери, что пиратством.

– Служба Государю, что нашему что французскому – почетна и прибыльна, – с напускной важностью многозначительно отвечал он. Мать, зная его с пеленок, таким объяснением не верила, и глядя в его хитрые глаза, спрашивала снова и снова. Алексей снова отшучивался.

Особое внимание Алексей обратил на гувернера, помня о жалобах офицеров на этих мошенников. Но и тут матушка показала свою бесконечную мудрость. Жан Батист Лемье, пожилой француз лет шестидесяти, перебрался в Россию из Пуатье. Аккуратный, педантичный, в очках в проволочной оправе, он производил впечатление провинциального клерка. Лемье закончил Иезуитский колледж, но выбрал светскую карьеру и всю свою жизнь преподавал риторику в местной школе. Его дети выросли, и чтобы поддерживать их и внуков, француз решил попытать счастья в далекой России, где дворянские семьи платили неплохое, по меркам Пуатье жалование.

Мать рассказывала, что пригласила Жан Батиста в Архангельск семья Баженовых, но потом отказалась в пользу какого-то парижского франта, поэтому она воспользовалась такой отличной оказией, да и тем самым оказавшемуся в затруднительном положении французу помогла. К тому же Лемье уже знал, что Алексей воевал за короля, и что сам Людовик подписал его лейтенантский патент. Это наполняло француза гордостью, ведь он служит не какому-то хоть и знатному, но безвестному во Франции дворянскому роду, а герою войны с Англией. Может поэтому Лемье воспитывал и обучал Варвару и Павла с двойным усердием. Послушав как-то один из уроков, Алексей остался довольным. Младший брат, получив подарок, все свободное время теперь проводил на конюшне, ухаживая за своей лошадкой. Подружился он на этой почве и со Скользящим Волком, который с несвойственной его возрасту мудростью, учил Павла обращению с животными.

Кроме воспитания детей и другие хозяйские хлопоты, мать находила время и для организации светских вечеринок, и потому за то немалое время, которое у Алексея имелись, ему приходилось знакомиться и общаться с местной знатью и зажиточными горожанами. Местная аристократия быстро прознала, что семья Григорьевых не только вышла из опалы и восстановила свое положение, а и разжилась приличным состоянием. И если те, кто поспесивие из потомственного дворянства смотрели на вновь возродившийся род с некоторым сомнением. Мол хоть род древний и знатный, но лишенный всех званий, привилегий и имущества, и как знать, чем все закончится. То матроны служилого дворянства были вовсе не прочь захомутать для своих дочерей на выданье богатого и перспективного жениха.

Встречи, организованный маменькой служили ещё и смотринами и носили прагматический характер. Алексей никак не мог отделаться от мысли, что матушка за этот короткий период хочет найти ему подходящую партию.

Алексея такой подход матушки забавлял и он с умилением наблюдал, как его представляют очередной “выгодной “ невесте.

Алексей сидел у окна в гостинной. Уютно потрескивала печка, пахло печеными яблоками, квасом и свечным салом. Неделя короткой побывки пролетела незаметно, в основном наполненная визитами, начиная с его представления в резиденции генерал-губернатора Беклешева и заканчивая балом в городском особняке Едемских.

Отвыкнув от материнской заботы и ласки, Алексей первое время долго не мог снова привыкнуть по утрам к ласковому “вставай сынок” и кружке кваса, вместо вахтенного колокола и свистков боцмана. За годы службы он полностью отвык от домашнего уюта и тепла.

Алексей смотрел в окно, за которым дождь монотонно стучал по доскам подоконника, когда в гостинную вошла маменька. Сегодня она выглядела особенно сосредоточенной и собранной. Ходила деловито по дому, то и дело поправляя чистые кружевные скатерти и понукала прислугу натирать мебель до блеска. Накануне Павел сообщил ему, что опять ожидаются важные гости и что маменька “ни в коем случае не упустит шанс сосватать ему среднюю дочь Третьяковых, Анастасию”.

– Мне бы оказаться на твоем месте, – мечтательно добавил он, прикрыв глаза. – Средняя самая пригожая из всех трех. Но мне маменька, похоже, прочит в жены Валентину, дурнушку.

Алексей усмехнулся. В глубине души ему льстило, неожиданное внимание со стороны местной знати, что было полностью его заслугой, и умиляло навязчивое желание маменьки, женить его во что бы то ни стало, но мысли лейтенанта больше были заняты назначением на новый корабль, а потому и сватовство он воспринимал нехотя и без особого на то желания.

Третьяковы оказались единственными из дворян, кто интересовался матримониальной партией с недавно вышедшими из опалы Григорьевыми, и матушка, стремясь вернуть былое положение семьи, хваталась за этот шанс.

– Сынок, мы же только в свет выбрались. Вспомни, как от нас все отвернулись, словно от прокаженных. Как на холопов каких смотрели. А наш род ведь подревнее и познатнее почти любого здесь. Взять тех же Баженовых. Посадские ведь. При Петре поднялись. А теперь нос вверх задрали, да так, что нас даже на бал не соизволили позвать. А ведь Григорьевы еще при царе Иване в боярской думе заседали…