Вечер в Ливорно тяжело опускался на узкие улочки, принося зимнюю прохладу. Порт как огромный улей гудел шумной, вечерней жизнью. Где-то неподалеку у дешевой таверны, изрядно подвыпившие и опьяненные мадерой и свободой моряки смеялись и спорили. О камни набережной плескался прибой. Алексей спустился из своей снятой на ночь комнаты, и вышел в надежде встретить Лизетт. Она ждала у монумента, облокотившись на парапет набережной. Ее фигуру окутывал плащ с накинутым капюшоном, но Алексей ее сразу узнал. Он остановился в тени, наблюдая и его сердце билось так трепетно, что казалось, будто она услышит. Вероятно Лизетт и услышала, поскольку повернулась, и откинула капюшон. В свете масляного фонаря ее лицо казалось лицом волшебной феи. Она заметила Алексея ее лицо осветила улыбка – та самая улыбка, что могла растопить лед и укротить самое суровое сердце.

– Ты пришел, – ее голос звучал тихо и неуверенно.

– Не мог вернуться на корабль, пока тебя не увижу.

– Ты снова уплывешь? – грустно спросила Лизет.

– Не скоро. Мы будем в Ливорно до начала лета, и вне вахт на фрегате я смогу сходить на берег.

– Я не хочу чтобы ты опять уплывал. Я ждала тебя после того, как ты уехал в Брест, но мой отец… я не смогла отказаться от выбранной им партии. Деньги и торговые связи для него оказались важнее моего счастья.

Они шли молча по мостовой, увлеченные друг другом, забыв о море и о мире, что остался где-то позади них. Из-за поворота на набережную вывалилась группа пьяных матросов, рассмешив Лизетт. Алексей невольно заслонил ее, защищая от случайной опасности и в этот момент их взгляды встретились – искра пронеслась сквозь сумрак, как удар молнии.

Алексей обнял девушку. Лизет поддалась и прильнула к нему.

– Как ты не боишься ходить вечером одна? – обеспокоился Алексей.

– Я была с доверенным слугой. Он меня проводил, и как только заметил тебя, то сразу ушел. А хочешь увидеть мой новый эскиз? – спросила Лизет, отстранившись от него? – Моя мастерская совсем неподалеку, в паре сотен шагов отсюда, у канала. Обычно я работаю там. Мой муж почти не позволяет мне рисовать. А этот дом принадлежит отцу. Всякий раз, когда мне удается сбежать из дома, я иду туда.

Алексей стоял, не в силах отвести от женщины глаз.

– Хочу, – ответил он и его голос прозвучал хрипло.

Лизет взяла мичмана за руку и повела за собой.

Мастерская художницы располагалась во внутреннем дворике большого старинного дома.

– Лучше пройдем через двор, – сказала она, приоткрыв калитку с тихим скрипом.– У меня любопытные соседи, а мужу не стоит знать о тебе.

В маленькой, уютной мастерской пахло сыростью, сушеными травами и маслом. На деревянной скамейке и на столе валялись кисти и полотна, тут же стояли краски и мольберт. Единственное окно вело в маленький сад с растущей там магнолией. На стенах наброски, этюды , морские пейзажи и натюрморты. Лизетт сняла плащ.

– Я редко пускаю сюда посетителей, поэтому и портретов рисую меньше, – сказала она, опускаясь на стул, – но с тобой хочу поделится моим миром.

Его взгляд задержался на линии ее шеи, на линии плеча.

– Я рад что ты мне доверяешь.

Он подошел поближе и между ними исчезли все расстояния и все преграды. Его пальцы коснулись ее лица. Легкое прикосновение, прикосновение шелка, но в нем скрывалась вся нежность на которую Алексей был способен. Которую он пронес в себе всю свою жизнь. Губы встретились в поцелуе, что был одновременно нежным и властным. Плавно он скользнул по ее губам чувствуя их мягкость и волнение. Он отнес ее на просторный диван. Алексей ощущал каждую линию, каждый изгиб ее тела, а Лизетт словно растворилась в нем, в каждом вздохе, в каждом прикосновении. Его руки, привыкшие к шкотам, штурвалу и орудийным лафетам, теперь дрожали от неизведанной ранее тяжести.

– Я не хочу больше от тебя никуда уходить, – прошептал он, – однажды потеряв тебя, я не сделаю это дважды.

Лизет ответила тихим вздохом. Ее пальцы заплелись у него в волосах. и мир вокруг них перестал существовать. Только они двое – два пламени, что объединялись в один вихрь, где разум растворяется, оставляя место лишь для страсти и любви.

Они встречались больше пяти месяцев, тайно, ночью, всякий раз, когда Лизет могла ускользнуть. Выяснили они вместе и загадку арабской карты. Ее через подставных лиц маркиза де Круаси продала собственному мужу, чтобы помочь своей сестре. Украв подделку она отвела от продавца обвинение в мошенничестве. А потом старик де ла Форна, прознал, что его жена отлучается не только в мастерскую, и увез Элизабет в Венецию. Ее верный слуга принес прощальную записку. Алексей хотел было ехать следом, но поступил приказ готовиться к отплытию и еще через пару недель «Надежда благополучия» покинула порт Ливорно. Алексей впервые в жизни не хотел уходить в море. Он смотрел на удаляющиеся очертания города, где он провел счастливые месяцы, где оставалась частичка его сердца, и на душе чувствовал тяжесть. Смилостивится ли госпожа Фортуна снова? Встретятся ли они вновь?

Глава 12. Домой

В Адмиралтейств-коллегии Григорьева встретили холодно. Высокие чины изучали бумаги, кивали, переглядывались, проверяли результаты лейтенантского экзамена. Нашли в деле французский патент и снова лишь покачали головой.

– У нас тут свои порядки, а французы на море биты британцами были, поэтому их звания – пустой звук, – презрительно прокомментировал патент генерал-комиссар Глебов, – да и не друзья они нам боле. Однако капитан Плещеев говорит, что службу вы знаете, но неуживчивы и мнения о себе слишком высокого. Нехорошо. Н-да… А еще слышал привезли вы Григорьев из Франции немалое состояние. Вот бы и не скупились. Тогда бы и звания не задерживались и назначения хорошие вас не миновали. Ведь доброму подарку любой рад, а скупцам, юноша, таким как вы, все двери закрыты.

Глебов поправил на груди орден Св. Александра Невского, снова перебрал бумаги, потом вопросительно посмотрел на мичмана, и не дождавшись ожидаемой реакции, глубоко вздохнул. Он, казалось, потерял интерес к Алексею, лишь сухо бросив в его сторону, – «Бумаги получите завтра у моего секретаря», показывая тем самым, что аудиенция закончена.

На следующий день Алексей шел в Адмиралтейств коллегию с тяжелым сердцем. Не оставляло беспокойство, что ни повышения в звании, ни нового назначения он не