На набережной еще лежали сырые клочья снега, покрытые копотью. Гул верфей – удары молота, скрежет пил и мерные команды мастеров сливался с криком чаек и шорохом волн. Везде царила упорядоченная суета. Офицеры в мундирах из дорогого сукна и напудренных париках, степенно шагали вдоль пирсов, осматривая корабли, тогда как легко одетые матросы, смеясь и переговариваясь, тянули канаты, грузили бочки с водой, мешки с огневым припасом и провиантом, а поодаль артиллеристы чистили орудия на крепостных бастионах.

Было в этом городе что-то особенное, что Алексей по настоящему осознал лишь пережив заморские странствия. Кронштадт не пытался выглядеть красивым, но он был настоящим. Его мощь и строгость таили в себе ту же мощь и силу, что таилась в каждом русском моряке. Здесь люди жили для дела, для защиты берегов отечества, а не для показного величия. Он замедлил шаг, и осмотрелся. Далеко впереди, над крышами города, виделся собор с золотым куполом, а над ним на высокой колокольне чернел якорь – символ морской твердыни. Кронштадт казался ещё более суровым краем не таким живым как Брест, не таким утонченным как Париж, но в строгости была своя логика. Здесь все подчинялось морю и войне.

– Что же, гардемарин Григорьев, вы сразу не вернулись? – офицер, капитан первого ранга Татищев, строго смотрел на стоявшего перед ним Алексея, – Ваша практика предполагала один год, а вы являетесь обратно через шесть лет. Это дезертирство, юноша.

– Прошу прощения, господин капитан. Я описал все в отчете о практике. Корабль, на который я был назначен французским Морским секретариатом находился в плавании несколько лет и в итоге сгорел в Атлантике.

– А сие что означает? – второй член комиссии, созванной Адмиралтейств коллегией для разбирательств по делу гардемарина Григорьева, капитан Евграфов, помахал в воздухе лейтенантским патентом.

– «… за героизм и заслуги, Мы Божьей милостью король Франции, предоставляем звание лейтенанта энсину Алексею Григорьеву и выражаем нашу благодарность за службу и преданность.” – зачитал он текст патента, – вы уже определитесь кому вы служить намерены: государю нашему, императору Петру, или королю Людовику.

– Я вернулся, чтобы служить его императорскому величеству, – твердо ответил Алексей.

– Ваша практика, гардемарин, так и быть, будет засчитана. Но иностранные патенты здесь – ничего больше, нежели бумага. – выдал заключение председатель комиссии, – Если желаете продолжать службу на Российском Императорском флоте, вам, юноша, придется сдать мичманский экзамен, подтвердив тем самым ваши знания.

Алексей вышел с заседания потрясенный. Еще недавно он командовал фрегатом, шел в лихие абордажи, подавлял бунты военнопленных. А теперь он снова там, откуда начал почти шесть лет назад. Обидно было и потому, что почти все его одноклассники уже получили лейтенантские звания. Поспелов, вместо которого он и отправился во Францию, теперь служил третьим лейтенантом на флагмане Балтийской эскадры. Он даже имел боевой опыт и награжден шпагой с золотым эфесом за штурм Мемеля. А Алексей снова гардемарин.

Мичманский экзамен Григорьев сдал. Первый вопрос задали о действиях капитана в случае, если у корабля поврежден рулевой трос. Не составило труда рассказать и об маневрировании корабля с помощью парусов, и о том, как управлять румпелем напрямую. Алексей привел пример из собственного опыта, что впечатлило комиссию. Отвечая на вопрос об определении долготы, он рассказал об использовании октанта, часов и эфемерид. Упомянул и о случае со звездой Альтаир, своим талисманом, указав однако, что более точный результат давал Сириус. Не имея на корабле штурмана, всю дорогу до Бреста Алексею пришлось самому определять координаты и прокладывать курс. На остальные тридцать восемь вопросов Григорьев тоже дал достойные ответы. Знания закрепленные практикой никуда не делись.

Через неделю прошедших экзамен аспирантов на звание мичмана собрали во дворе Адмиралтейств коллегии. Будущие офицеры, все как один в новеньких мундирах, вытянулись во фрунт. Алексей Григорьев оказался среди них самым старшим по возрасту.

Стоя в ряду товарищей, он особо остро ощущал значимость этого момента. Одиннадцать долгих лет наполненных сложными испытаниями и трудностями выработали в нем стойкость и решимость – качества, необходимые для офицера. С раннего детства Алексей знал: этот день символизирует не конец, а начало трудного пути, и он сам выбрал для себя эту цель.

Для зачтения указа к будущим офицерам вышел сам адмирал Захар Данилович Мишуков, кавалер орденов Св. Александра Невского и Андрея Первозванного,

Запели флейты и забили барабаны.

– Во имя Его Императорского Величества, Петра Фёдоровича, Императора и Самодержца Всероссийского, по соизволению и указу от сего числа, изданному Правительствующим Сенатом, пожалованы следующие гардемарины в чин Мичмана флота Его Императорского Величества. А именно:

Петр Новодворский

Федор Караваев

Иван Захаров

Алексей Григорьев…

…Таковая воля Его Императорского Величества объявляется ныне, пред строем, для сведения и исполнения.

Алексей вместе с другими гардемаринами вытянулся по стойке смирно и произнес:

– Служим Его императорскому величеству!

Снова раздались звуки марша. В такт маршу, отбиваемому барабанами, стучало и сердце Алексея. Даже лейтенантский патент, врученный маркизой де Помпадур в Версале, не вызывал в нем таких чувств. Теперь он мичман. Гордость за отчизну за свое новое звание переполняли его, но он за маской спокойствия и сдержанности, старался тщательно скрывать свои чувства, как того требовало положение.

Адмирал после зачтения указа отошёл на шаг и дал команду офицеру: «Мичманов поздравить! К присяге – приготовиться!»

Покидая строй, Алексей чувствовал, как в его руки касается холодный метал новой, торжественно врученной шпаги. И каждый шаг ему напоминал о новой жизни. Жизни офицера Российского Императорского флота.

– Григорьев? – остановил Алексея голос одного из мичманов, что получали вместе с ним звание.

– Я Федор Караваев, – вы наверное меня не помните. Вы заступились за меня перед Панкратовым, а потом из пушки стрелять учили.

В возмужавшем девятнадцатилетнем юноше немудрено было не узнать низкорослого щуплого мальчика-кадета, что смело дал отпор гардемарину первого класса.

– Не думал встретить вас на этой церемонии. Думал вы уже как минимум лейтенант, – быстро заговорил Караваев.

– Моя практика перед сдачей мичманского экзамена несколько затянулась, – развел руками Алексей, – се ля ви.

– Я слышал вы во Францию тогда отправились, а французов англичане разгромили на море и в Новом Свете. Слава Богу живым вернулись. Мы с друзьями отпраздновать получение звания собираемся. Почтем за честь если вы присоединитесь к нам, – предложил Караваев, – Большинство из них или помнит или наслышаны о вас.

Алексей согласился, ведь все кого он хорошо знал находились сейчас далеко.

Глава 11. Средиземноморский вояж

Звание Алексею дали, но с назначением тянули.