– Исключено. Или вы сдаете оружие и спускаете флаг, или все мы отправимся на небеса. Я не блефую.

Алексей демонстративно вытер окровавленный клинок о рукав рубахи, оставляя на ткани жюстоко́ра темный, липкий след и, шагнул к капитану.

– Решайтесь, капитан. Еще раз повторяю: или вы спускаете флаг или мы все взлетим на воздух.

На лице Брея хорошо читались эмоции. Ненависть. Недоверие. Отчаяние.

– Спешка – плохой советчик, сэр, – выдохнул он, словно взвешивая варианты. – Ваш корабль горит, и возможно экипажу не удастся потушить пожар, но даже если и удастся, то он сильно поврежден и вряд ли дотянет до берега. Может быть обсудим другие условия? Мы довезем вас до нейтрального берега и отпустим с оружием и личными вещами.

Алексей усмехнулся – сухо, без веселья.

– У вас нет шансов, капитан. Пороховой погреб «Уникорн» в наших руках. Вам остается только погибнуть или сдаться, спасая ваших людей. На ваш выбор. В качестве компромисса могу пообещать высадить вас на нейтральной земле. Решайтесь быстрее. Когда огонь доберется до пороха нашего корабля, то станет поздно для всех нас, а ведь нужно еще успеть расцепить корабли…

В глазах Брея мелькнуло что-то – может, злость, а может осознание того, что Алексей действительно не блефует и готов умереть. Англичанин сжал челюсти до скрипа, посмотрел на своих людей, потом снова перевел взгляд на Алексея.

До трюма донесся глухой треск – это на «Ле-Вонджере» рухнула мачта, что подстегнуло решение англичанина.

Брей сжал кулаки, затем медленно кивнул.

– Сложить оружие, спустить флаг, – глухо приказал он своим людям, добавив в полголоса, – Сумасшедший русский.

Карета тряслась по разбитой дороге в землях Речи Посполитой и Алексей никак не мог уснуть. То ли дело мерное покачивание корабля идущего фордевинд, что убаюкивало Алексея, как младенца в колыбели. Но зарубежная практика уже закончилась и вскоре предстоит докладывать о ней в Адмиралтейств-коллегии в санкт-Петербурге.

Последний год казался туманным сном. Возвращение в Брест на сильно поврежденном трофейном «Уникорне», с пленными втрое превышающими численность оставшейся на ногах команды сгоревшего «Ле-Вонджера», потребовало от него всех сил и измотало до предела. Два раза пленные поднимали мятеж, приводивший к потерям среди и без того немногочисленного экипажа. В один из таких мятежей погиб Ив, угрюмый бретонец, что привез его на «Ле Вонжер» Тем не менее Алексей выполнил данное капитану Брею слово, и англичан высадили на берег в северной Африке.

Во Франции трофейный «Уникорн», сопровождающий призового «индийца», встретили с восторгом и почестями и ступив на твердую землю Алексей погрузился в водоворот визитов и аристократических приемов, не забывая навещать медленно идущего на поправку капитана. Радость брестских аристократов каждой маленькой победе объяснялась плачевным положением Франции на море. Вскоре французский флот потерпел окончательное поражение, вынудив нового министра иностранных дел Этьена-Франсуа де Шуазеля, дядю капитана, заключить невыгодный мир с Англией.

В один из визитов к раненому капитану, тот передал Алексею приглашение явиться к королевскому двору. Причин он не назвал, а только улыбнулся загадочно. Алексей в свою очередь ломал голову, не связано ли это с тем, что на российский престол взошел император Петр, тут же заключивший мирный договор с прусским королем Фридрихом, тем самым предав бывших союзников, французов.

Тем не менее он был рад вернуться в Париж. Всю дорогу из Бреста Алексей мечтал как встретится с Лизет. Он написал ей по возвращении но ответа так и не дождался. Париж его встретил шумом, толчеей и вонью. На почтовой станции энсин взял экипаж и поторапливая кучера отправился по адресу Лизетт. Однако, как оказалось, зря. Отец девушки, зажиточный буржуа, сообщил, что его дочь сейчас в Италии.

С королем Людовиком Алексей так и не встретился. Вместо него Григорьева приняла маркиза де Помпадур. И здесь не обошлось без Этьена-Франсуа де Шуазеля, ставшего молодому русскому гардемарину покровителем. Маркиза была любезна и с интересом расспрашивала о подробностях плавания и сражениях. Она же и вручила подписанный королем лейтенантский патент – милость с подвохом, учитывая возникшее напряжение между Францией и Россией. Милость, означавшая выбор: служить королю Франции или вернуться домой. Алексей предпочел возвращение. Перед отъездом его ждал сюрприз – призовые деньги за захваченные в плавании суда и их грузы. Сумма оказалась настолько значительной, что сразу превратила его в очень состоятельного человека. И вот сейчас он едет на родину.

– Пан, впереди пограничный пост, – прервал воспоминания кучер.

Алексей приоткрыл дверь кареты и выглянул. Солдат в синем мундире поправил треуголку и кафтан, подхватил фузею и поспешил навстречу путникам.

– Кто едет? – спросил солдат.

Радуясь родной речи и тому, что он уже почти дома, Алексей попросил Скользящего Волка сидеть тихо, а сам вышел из кареты.

– Русский дворянин. Возвращаюсь домой, – ответил он.

Из домика заставы появился унтер-офицер и подошел к постовому. Окинув взглядом богато одетого по последней французской моде господина, при шпаге и пистолетах, он проникся почтением

– Откуда путь держите, ваше благородие? Из Польши?

– Из Парижа, – ответил Алексей, не вдаваясь в подробности.

– Издалека, – согласился унтер, – Давно дома не были?

– Шестой год уже, – вздохнул Алексей, и сейчас особенно сильно почувствовал, как же он все-таки соскучился за родиной.

– Вы уж извините, ваш бродь, но мне ваши бумаги глянуть надобно, и вашего спутника. Времена неспокойные. А вдруг вы чей-нибудь шпион, не дай Бог.

Алексей кивнул и с улыбкой протянул документы из Адмиралтейств-коллегии, а с ними бумаги индейца, полученные перед отъездом в русском посольстве в Париже. Унтер-офицер внимательно изучил бумаги и вернул.

– Благодарю, господин гардемарин. В Режице, версты через три есть почтовая станция. Там можно лошадей сменить, да и о новостях спрашивать. Вон там за поворотом покажут – посоветовал он.

Карета снова затряслась по ухабам, но сон уже ушел, а в на душе Алексея стало радостно и спокойно. Он снова дома.

Утренний Кронштадт встретил Алексея промозглым, пропитанным солью и дымом от множества кузниц и мастерских, ветром. Серые каменные дома, суровые и неприступные, тянулись вдоль узких улочек, словно отражение самого города, созданного для службы и войны. Здесь все говорило о силе и выносливости: от мощных крепостных стен с вечно бдящими пушками, до молчаливый фигур моряков спешащих по своим делам.

После шести лет во французском флоте, город казался одновременно знакомым и чужим. Алексей, уже привыкший к более изящным портам Франции, где мягкая зелень и светлая архитектура разбавляли строгость военно-морской дисциплины, теперь по особому ощущал тяжесть местной атмосферы. Здесь на было и места роскоши и легкости изящного Санкт-Петербурга. Все, от влажного камня мостовой до скрипучих деревянных причалов