Звезды на темном небе все так же лучили холодный свет. Казалось, что ночь никогда не кончится. О том, что близится рассвет, можно было лишь догадаться по нарастающему шуму в деревне. Над всеми звуками главенствовал скрип. Коротко и пронзительно скрипели двери и ворота, певуче скрипел снег под полозьями саней и колесами телег, под копытами коней и домашней скотины.

Управив дела во дворе, Панкратка вернулся в избу. Тут тоже было полно работы. Растопив печку и поставив варить картошку, мокрым веником подмел пол и только после этого разбудил брата и сестренку. Они уселись на скамейку перед шестком, как куры на насесте. Тепло перед огнем. Он и сам бы посидел, да некогда. Скоро надо будет в школу бежать.

– Акимка, Аришка, хватит бока греть. Картошка сварилась, чистите.

– Можно тут почистить? – спросил Акимка.

– Давайте, – разрешил он.

Торопливо позавтракав, сложил в холщовую сумку учебники и тетради. В школе ребята собирались задолго до начала уроков. В тесном коридоре делились ребячьими новостями, затевали шумные игры или курили, передавая папироску по кругу.

На улице его догнал Баирка. Шубенка бурятского покроя на груди расстегнута, короткая шея голая, окуржавевшая шапка сбита на затылок. Должно быть, бегом бежал из Заречья, запыхался, щеки краснее спелых помидоров.

– Ты почему такой дурак, Баирка? Застудишься – будешь знать…

– Ничего ты, Панка, не знаешь! – от радостного нетерпения Баирка не мог идти нормальным шагом, прыгал то на одной, то на другой ноге. – Угадай, а? Ни за что не угадаешь!

– Что угадывать-то? Булку хлеба нашел на дороге?

– Иди ты! – Баирка подкинул сумку с учебниками, поймал, крутанулся на пятке. – Мой отец домой едет!

Месяца два или три назад отец Баирки написал, что был тяжело ранен, но дело пошло на поправку. И вот – едет!

– Насовсем?

– Насовсем. Пишет: отвоевался.

– А куда он ранен?

– Об этом не пишет. Да это ерунда. Живой – вот что главное. Так мать говорит.

– Она дома?

Тетка Дарья вместе с мамкой ремонтировала трактора в МТС. Баирка и его сестренка Сэсэг жили одни, за ними присматривала соседка.

– Мать вчера приехала. Отпустили ее. Твоя мать сегодня приедет. Мать сказала: когда отец вернется, она много гостей созовет. Деда Балаболку, твою бабушку, твою мать, тебя, Акимку с Аришкой. Сказала, барана зарежем и все мясо разом сварим.

– Ну да… – не поверил ему Панкратка. – Не с ума же она сошла, чтобы всего барана зараз сварить!

– Так она сказала…

В школе их поджидал Андрюха Манзырев. Отвел в сторону, шепотом спросил:

– Сбежим после третьего урока?

Недавно отец Андрюхи где-то раздобыл большой моток тонкой проволоки. Из нее они наделали петлей для зайцев, поставили в лесу. Сегодня уговорились их проверить. Идти далеко. Если после занятий, до темноты не обернешься. Андрюха хорошо придумал. Но за такое дело, конечно же, крепко намылят шею… Так что все обмозговать надо.

А Баирка, видимо, ни о чем, кроме скорого возвращения отца, думать не мог. Андрюхины слова пропустил мимо ушей, пустился в рассуждения:

– Моего отца, может быть, тоже заместителем или даже председателем поставят…

– Не загадывай, – сказал Андрюха, – не поставят.

– Поставят! – загорячился Баирка. – Мой отец хуже твоего? Видел его карточку? Сколько орденов у моего отца? Два. У твоего ни одного, только медали. Так и медалей у моего отца больше.

– Подсчитал? – взъерошился Андрюха.

– Подсчитал, – запальчиво подтвердил Баирка. – Почему не подсчитать, когда есть что?

– Если бы мой батя столько времени воевал… – начал было Андрюха, недосказал. – При чем тут ордена? Все равно твоего отца председателем не поставят.

– Много ты знаешь!

– А вот и знаю, – упорствовал Андрюха. – Моего батю почему поставили? Наш председатель от старости мохом оброс. А у вас нестарый председатель…

Разговор этот растревожил что-то в душе Панкратки. Тоскливо ему стало слушать эти препирательства, и он повернулся, чтобы отойти в сторону, к другим ребятам, но его остановил Андрюха:

– Ну так что, мотанем после третьего?

– Не знаю…

– Мотанем, Панка! – сказал и Баирка. – Что с нами сделают? Ничего не сделают!

Баирке сейчас и сам черт был не страшен.

За партой Панкратка никак не мог сосредоточиться на уроке. Смотрел на проталинку в окне. За стеклом видна была дорога, накатанная санями до зеркального блеска. Тоска правила мыслями Панкратки. Он завидовал Андрюхе и Баирке. Они такие же, как он. Но у них есть отцы. И это многое меняет, неуловимо отделяя их от него.

На втором уроке его вызвали к доске, и он получил «неуд». Получил заслуженно, но тоскливая обида от этого не стала меньше. После звонка сказал Андрюхе и Баирке:

– Идем…

– После третьего договорились… – нерешительно возразил Андрюха.

– Чего там! – почти закричал Баирка, распираемый из нутра негаснущей радостью. – Ты, Панка, молодчина. Киснуть еще целый час – мочи нет.

До начала третьего урока затаились в раздевалке. Потом – шапку в охапку и за двери.

Пришел Панкратка домой, а там – бабушка.

– Что так рано? Что случилось? – спросила она, с беспокойством заглядывая в его лицо.

– Ничего…

Врать – язык не поворачивался. Но и правду сказать… Ругаться станет бабушка. А Панка чувствовал, что, если она станет сейчас сильно ругаться, он расплачется, как девчонка. И тогда бабушка не отвяжется, заставит его говорить о том, о чем невозможно рассказать. Без того бабушка что-то почуяла, все поглядывала на него.

– Тебя часом не отлупили?

– Не… Ты слышала – дядя Жамьян домой едет. Насовсем.

– И слава богу… – Она села, сложила руки на коленях, на минуту, кажется, забыла обо всем на свете, затем повторила: – Слава богу… Садись, сынок, поешь, я щец наварила. – Голос ее прозвучал мягко, почти ласково.

– Некогда мне. В лес идем. Там у огня и пообедаем. Собери мне что-нибудь.

– Зачем в лес-то? Всем классом, что ли?

– Петли проверить надо. С Баиркой и Андрюхой.

– Дались вам эти петли! Черта лысого поймаете. Намерзнетесь только. Вас отпустили в лес-то?

Он уже думал, что пронесло, так нет же, спросила-таки.

– Мы не отпрашивались.

– Самовольно ушли?

– Ну. Отпрашиваться какой толк – не отпустят. Да ты не бойся, все наверстаю. Плохих отметок у меня не будет. Вот увидишь.

– Разве в этом дело, Панка? За других порешили – не отпустят. Нехорошо, неправильно это – за других отвечать. От этого всякие обиды и несправедливости бывают…

Говорила все это бабушка без обычного для нее напора, даже не очень вроде бы вникая в свои слова, что-то другое было у нее на уме. Наверно, та же печаль теснит сейчас ее душу… Ему захотелось сказать что-то