– Другое жилье мы искать и не будем. Это же добро – у своих поселиться. К тому же – художник. Ну, баба! Ну, чертовка!

– Ты зачем так про Ефима-то сказал?

– А что, неправда?

– Все равно, нечего было так говорить.

Через недельку, когда с техникумом все более или менее определилось, дед повел его к Варваре. По дороге учил, как себя должен вести Панкратка, чтобы не показаться художнику деревенской орясиной. И чем больше говорил дед, тем тоскливее становилось на душе у Панкратки. Без оглядки шагу не ступи, лишнего слова не скажи – как жить-то? И Варвару он недолюбливал. Из-за дяди Ефима. Крученая она. Недобрая.

Он ожидал, что художник должен жить в каком-то особом, может быть, даже каменном доме, но оказалось, дом совсем даже не видный, старенький, осевший на один угол; во дворе, тесном, заросшем по углам лебедой, ничего, кроме поленницы дров, не было; и это немного успокоило: раз дом как у всех, значит и живут как все.

Мужик Варвары был худощав, густобров, носаст. Говорил он мало, больше улыбался какой-то осторожной улыбкой. Правая рука у него была бледной и странно скрюченной. За столом он не брал ею ложку или вилку, а вкладывал в нее левой рукой.

В доме всем верховодила Варвара. Она даже на вопросы деда, обращенные к мужу, норовила ответить сама.

– Я извиняюсь, вы какие картины рисуете? – спросил дед. – Природу иль людей? К примеру, меня или Панку нарисовать сможете?

– Сможет, – сказала Варвара. – Только прибытку от этого много ли? В кинотеатре видели картины, которые афишами называются? Это все он рисует. За это зарплата идет. – Она принесла свернутую в трубочку холстину, развернула – по синему озеру у зеленого берега плыла пара белых лебедей, вдали белели зубцы и башенки то ли дворца, то ли замка. – Видите, какой славный коврик! На барахолке только дай-подай, с руками отрывают.

– Знаю, в культурных домах такие штуки над кроватью вешают. Матерьял, понятно, не такой, – дед пощупал край холстины. – Да и этот без дела висеть будет – что с ним содеется?

– Я надоумила! – похвасталась Варвара. – Без меня он с хлеба на квас перебивался. А теперь на жизнь грех жаловаться. Верно, Матвей?

Матвей покорно кивнул: верно. А на работу свою даже не взглянул. И это было непонятно Панкратке. Если бы он умел так красиво рисовать! Он бы всем такие рисунки показывал и каждому хорошему слову о них радовался. А этот – будто не о нем разговор. Допил чай, ушел за перегородку в другую половину дома. Дед тут же шепотом спросил у Варвары:

– Он что, контуженый?

– Все так думают, – она усмехнулась, – контуженый-напужанный… С детства такой. А, ничего… Где теперь мужика без изъяну найдешь?

– При такой голове это не изъян…

Позабывшись, дед заговорил громко, и, опасаясь, что он ляпнет что-нибудь не совсем приятное для хозяина, Панкратка встрял в разговор:

– Сколько денег за такую картину дают?

– Это не картина, – Варвара поморщилась, – ковер. А дают… Если ты торговать будешь, не больно много дадут. Или он… – указала глазами на заборку.

Тут дед наконец-то вспомнил, зачем пришел.

– Привел я парня, Варвара. Ты уж посодействуй… Не задаром, само собой. Больших капиталов, конечное дело, нету, но неустойки от нас не будет. Так что положи плату по совести.

– По совести-то и не надо бы ничего брать…

– Это ты бросай, Варвара! – взъерошился дед, как весенний воробей.

– Добро же… Кровать для него поставить надо? – Она посмотрела в пустой угол у двери. – Надо. К ней – постель. Значит, за проживание… Теперь – питание. От себя его отделять нам не резон. А мы на еду уйму денег тратим. Сейчас все прикину…

Прикинула. Сказала, сколько должны платить ей в месяц. На лицо деда разом пала темная тень, жалким клоком обвисла бородка, но торговаться он не стал, раздумчиво заметил:

– Когда тратишься на учебу человека, все равно что в сберкассу деньги сдаешь – возвернутся с процентами.

– Вот и я толкую… – подхватила Варвара.

Позднее, перед отъездом домой, дед несколько раз бодро повторил:

– Черт с ними, с деньгами! Зато будешь жить как у Христа за пазухой. Может, и в художники выйдешь. Парень ты головастый.

В бодрость его Панкратка не верил. От денег, которые дед давал на разные расходы, отказался. Без того было совестно: все на него теперь работать должны – бабка, мать, дед… А потом, для чего деньги, если обут, одет, накормлен? Но тут он ошибался. Потом понял: без копейки в кармане человеку в городе трудно…

…Утром он через весь город шагал в техникум.

1980

Примечания

1

Прясло – забор из жердей. (Здесь и далее примеч. автора.)

2

Хара шутхур – черный дьявол (бурят.).

3

Болё – хватит (бурят.).

4

Винтарины – янтарное ожерелье.

5

Нухэр – товарищ (бурят.).

6

Ород – русский (бурят.).

7

Би – есть (бурят.).

8

Далембой в Забайкалье называли сатин.

9

Тарак – молочный продукт.

10

Тарасун – молочное вино.

11

Архидачить – пьянствовать, гулять (бурят.).

12

Хани нухэр – друг (бурят.).

13

Калтус – лесное болото.

14

Буксырить – невесть откуда взялось это слово и утвердилось на все годы войны; оно означало – брать с поля то, что осталось после уборки: собирать колосья, высевать зерно из земли и снега на токах.

15

Терлик – бурятское национальное платье.