— Спасибо. Не пытайся это анализировать. Schlafen sie wohl![144] — Он поцеловал ее пальцы, обернулся от двери, помахал и закрыл за собой.

— Он правильный малый, Тея. — Доктор Арчи тепло посмотрел вслед исчезающему другу. — Я всегда надеялся, что вы с ним поладите.

— А разве мы не ладим? Ах, ты имеешь в виду, выйти за него замуж! Возможно, когда-нибудь так и случится. Но сейчас он так же не может жениться, как и я — выйти замуж, сам знаешь.

— Видимо, так. Просто стыд и позор, что такой человек, как Оттенбург, связан по рукам и ногам и тратит лучшие годы жизни впустую. Женщина с прогрессивным параличом должна быть юридически мертва.

— Давайте не будем о жене Фреда, пожалуйста. Ему не следовало влипать в такое положение и не следовало в нем оставаться. Он всегда был мягкотел, когда дело касалось женщин.

— Как и все мы, к сожалению, — кротко признал доктор Арчи. — Здесь слишком много света, кажется? Утомляет глаза. А мои и так устали от огней рампы.

Тея принялась гасить свет:

— Оставим маленькую лампу над роялем.

Она опустилась рядом с Арчи на глубокий диван:

— Нам с тобой о стольком нужно поговорить, что мы совсем избегаем разговора, ты заметил? Даже краешков не касаемся. Жаль, что Лэндри сегодня нет, он бы нам сыграл. Он очень утешает.

— Тея, боюсь, у тебя недостаточно личной жизни вне работы. — Доктор заботливо смотрел на нее.

Она улыбнулась ему, полуприкрыв глаза:

— Мой дорогой доктор, у меня ее просто нет. Работа становится личной жизнью. Пока этого не случилось, певец мало на что годится. Представьте себе, что вас вплетают в огромную паутину. Вырваться никак нельзя, потому что все ваши щетинки вплетены в узор. Паутина вас окружает, вытягивает все соки и выбрасывает — и это ваша жизнь. Кроме этого, с вами мало что происходит.

— Но ведь ты подумывала о замужестве несколько лет назад?

— Вы про Нордквиста? Да, но передумала. Мы много пели вместе. Он роскошный экземпляр.

— Тея, ты была сильно в него влюблена? — с надеждой спросил доктор.

Она снова улыбнулась:

— Никогда не знала в точности, что означает это слово. Мне так и не удалось выяснить. Думаю, я была влюблена в вас в детстве, но с тех пор ни в кого. Когда человек тебе дорог, это бывает очень по-разному. В конце концов, любовь не просто болезнь, как корь или ангина. Нордквист очень притягателен. Однажды мы с ним попали в страшный шторм в лодке. Озеро питалось ледниками — вода ледяная — и, если бы лодка наполнилась, мы бы не прожили и минуты. Не будь мы оба сильны и не сохрани головы на плечах, мы бы погибли. Мы гребли изо всех сил и едва спаслись. Нас с ним всегда швыряло друг к другу в подобных ситуациях, под каким-то давлением. Да, одно время я думала, что его приход все уладит.

Она замолчала, откинулась на подушку и прикрыла пальцами опущенные веки.

— Понимаете, — вдруг продолжила она, — у него жена и двое детей. Он не жил с ней несколько лет, но, услышав, что он хочет снова жениться, она принялась устраивать ему неприятности. Он много зарабатывал, но был беспечен и вечно по уши в долгах. Как-то он пришел ко мне и сказал, что, по его мнению, жена согласится на развод за сто тысяч марок. Я ужасно разозлилась и прогнала его. На следующий день он вернулся и сказал, что, возможно, она возьмет пятьдесят тысяч.

Доктор Арчи отодвинулся от нее на другой конец дивана.

— Боже мой, Тея… — Он провел платком по лбу. — Каким человеком нужно быть, чтобы…

Он остановился и покачал головой.

Тея встала, подошла к нему и положила руку ему на плечо.

— Вот и я то же самое подумала, — тихо сказала она. — У нас с вами есть общее, то, что уходит далеко в прошлое, в самую глубину. Вы, конечно, понимаете. Нордквист — нет. Он решил, что я не хочу расставаться с деньгами. Я не могла позволить себе купить его у фру Нордквист, а он не мог понять почему. Он всегда считал меня скупой на деньги и потому объяснял это ими. Я действительно осторожна. — Она просунула руку под руку Арчи и, когда он встал, принялась расхаживать с ним по комнате. — Я не могу швыряться деньгами. Я начала с капитала в шестьсот долларов, а ведь это была цена человеческой жизни. Рэй Кеннеди много работал, не пил и во всем себе отказывал, а когда умер, от него только и осталось, что шестьсот долларов. Я всегда все меряю этими шестью сотнями, как высокие здания — водонапорной башней Мунстоуна. Некоторые мерки у человека навсегда в крови.

Доктор Арчи взял ее за руку:

— Вряд ли мы стали бы счастливее, если бы смогли от них избавиться. Мне кажется, то, что у тебя есть такой якорь, придает тебе уравновешенности.

Он оглядел ее голову и плечи:

— Ты иногда бываешь ужасно похожа на мать.

— Спасибо. Это самое приятное, что вы могли мне сказать. В пятницу на дневном представлении, да?

— Да, но и в другое время тоже. Мне так приятно это видеть. Знаешь, о чем я думал в тот первый вечер, когда услышал, как ты поешь? Я все вспоминал ту ночь, когда ухаживал за тобой, когда у тебя было воспаление легких, в десять лет. Ты ужасно тяжело болела, а я был деревенским врачом без особого опыта. Тогда не было никаких кислородных баллонов. Ты едва не ускользнула от меня. Если бы ты…

Тея склонила голову ему на плечо.

— Я бы избавила нас обоих от множества хлопот, да? Милый доктор Арчи! — пробормотала она.

— Но и моя жизнь была бы довольно уныла без тебя. — Доктор взял хрустальную подвеску, прикрепленную к ее плечу, и задумчиво посмотрел на просвет. — Думаю, в глубине души я романтик. И моим романом всегда была ты. Годы твоего детства были для меня самыми счастливыми. Во сне я всегда вижу тебя маленькой девочкой.

Они замерли у открытого окна.

— Правда? Почти все мои сны, кроме тех, где я проваливаюсь на сцене или опаздываю на поезд, связаны с Мунстоуном. Вы говорите, что старый дом снесли, но в моей памяти он