— Ну если так, тогда пойдем

С тобой по берегу вдвоем,

И я надеюсь, что потом

Меня ты не обманешь[146].

— Мы справимся и без Лэндри. Давайте еще раз, теперь я вспомнила все слова. Потом споем «Потише, мой Афтон». Давайте: «Гнал он коз…»

X

Оттенбург отпустил такси на Девяносто первой улице у входа в Центральный парк и побрел через аллею сквозь бушующую весеннюю метель. На дорожке, огибающей пруд, он увидел впереди Тею, которая быстро шагала против ветра. Кроме этой одинокой фигуры, вокруг никого не было. Стая чаек кружила над прудом — будто бы растерянно из-за снежных вихрей, которые закручивались над черной водой и исчезали в ней. Почти нагнав Тею, Фред окликнул ее, и она обернулась и подождала его спиной к ветру. Ее волосы и мех были припорошены снежинками, и она походила на лесного зверя с горячей кровью, в пышной шубе. Фред рассмеялся и взял ее за руку.

— Нет смысла спрашивать, как ты. Тебе точно нечего волноваться насчет пятницы, если ты можешь так выглядеть.

Она придвинулась к железной ограде, чтобы освободить ему место рядом с собой, и снова повернулась лицом к ветру.

— О, со мной все в порядке, насколько возможно. Но мне не везет со сценическими выступлениями. Я легко расстраиваюсь, и случаются самые неожиданные вещи.

— В чем дело? Ты все еще нервничаешь?

— Конечно. Меня не так беспокоят нервы, как онемение, — пробормотала Тея, на мгновение прикрыв лицо муфтой. — Я словно под заклятием — ну знаешь, будто меня сглазили. Именно то, что я хочу сделать, у меня никогда не получается. Любые другие эффекты даются достаточно легко.

— Да, ты добиваешься эффектов, и не только голосом. В этом ты превосходишь всех остальных; ты так же естественна на сцене, как была в Каньоне Пантеры, — словно тебя только что выпустили из клетки. Разве ты не оттуда взяла часть своих идей?

Тея кивнула:

— О да! По крайней мере, для героических ролей. От скал, от давно исчезнувшего племени. Ты про идею упорства, выживания, мужества в катастрофе? Никакой суетливости. Мне кажется, они были сдержанным, мрачным народом, объяснялись лишь игрой мускулов, и все их движения имели цель: простые, сильные, они словно боролись с судьбой голыми руками.

Она коснулась руки Фреда пальцами в перчатке:

— Не знаю, как достойно отблагодарить тебя. Может быть, я вообще никогда ничего не добилась бы без Каньона Пантеры. Как ты узнал, что мне нужно именно это? В таких вещах человеку никто и никогда не помогает в этом мире. Можно научиться петь, но ни один учитель пения не даст то, что я получила там. Как ты узнал?

Я не знал. Сгодилось бы что угодно другое. Это был твой творческий час. Я знал, что ты много получаешь, но не осознавал, насколько много.

Тея молча шла дальше. Она явно о чем-то думала.

— Знаешь, чему они меня на самом деле научили? — вдруг выпалила она. — Что жизнь неизбежно тяжела. Ни один артист далеко не уйдет, если не знает этого. А узнать это умом нельзя. Нужно как-то осознать телом, глубоко. Это некое животное чувство. Иногда мне кажется, оно сильнее всех остальных чувств. Ты понимаешь, к чему я клоню?

— Думаю, да. Даже твоя публика это смутно ощущает: догадывается, что ты прошла через некий опыт, преобразивший тебя.

Тея повернулась спиной к ветру, стряхивая снег с бровей и ресниц.

— Уф! — воскликнула она. — Сколько ни задерживай дыхание, у метели легкие сильнее. Я еще не подписала контракт на следующий сезон. Я настаиваю на крупном контракте: сорок спектаклей. Неккер не сможет много выступать следующей зимой. Бывают такие межсезонья: старые певцы слишком стары, а новые слишком новы. Руководство театра с тем же успехом может рискнуть и выпустить меня, как любую другую певицу. Поэтому я хочу хорошие условия. Следующие пять-шесть лет — это будут мои лучшие годы.

— Ты получишь то, что требуешь, если не пойдешь на компромисс. Теперь я могу без опаски поздравить тебя.

Тея рассмеялась:

— Еще рано. Может, я вообще ничего не получу. Они пока не бегут мне навстречу. Я могу вернуться в Дрезден.

Дорожка свернула и теперь вела на запад. Они оказались боком к ветру, и говорить стало легче. Фред опустил воротник и стряхнул снег с плеч:

— О, я даже не столько про контракт. Я поздравляю тебя с тем, на что ты способна, Тея, и со всем, что за этим стоит. С жизнью, которая к этому привела, и с тем, что тебя так горячо волнует твое дело. В конце концов, это и есть самое необычное.

Она посмотрела на него внимательно и с некоторой опаской:

— Волнует? А почему оно не должно меня волновать? Если бы мне было наплевать, я оказалась бы в жалком положении. Что еще у меня есть, кроме моего дела?

Она остановилась и почти вызывающе бросила этот вопрос Оттенбургу в лицо, но он не ответил.

— Ты хочешь сказать, — настаивала она, — что тебя мое дело уже не так волнует, как раньше?

— Меня, конечно, волнует твой успех. — Фред замедлил шаг. Тея сразу почувствовала, что он говорит серьезно и отбросил тон ироничного преувеличения, который принял в общении с ней в последние годы. — И я благодарен тебе за то, что ты столько требуешь от себя, когда могла бы отделаться малым. Ты требуешь все больше и больше и будешь делать все больше и больше. Любой, кто так поступает, заслуживает благодарности, ведь из-за них жизнь в целом становится чуть менее убогой. Но, по сути, меня мало интересует, как именно кто и что поет.

— Очень жаль, потому что я только начинаю понимать, что стоит делать и как я хочу это делать! — обиженно сказала Тея.

— Вот с этим я тебя и поздравляю. В этом и состоит великое отличие между вами, артистами, и нами, обычными людьми. Именно длительность твоих усилий больше всего скажет о тебе. Когда тебе нужен был энтузиазм со стороны, я мог его обеспечить. Теперь позволь мне удалиться.

— Я тебя не держу, кажется! — вспыхнула она. — Но удалиться к чему? Чего ты хочешь?

Фред пожал плечами:

— Я мог бы спросить: «А что еще у меня есть»? Я хочу того, что тебя не заинтересует, чего ты, возможно, не поймешь. В частности, я хочу вырастить сына.

— Это я могу понять. Звучит вполне разумно. Ты и будущую мать этого сына уже нашел?