– Бабочка, стало быть, – произнёс Игорь без радости в голосе. Именно так переводилось с половецкого это имя. – Повыше ростом у Кончака дочерей, как видно, не нашлось. Иль ты сам выбрал эту малышку, сын мой?

– О чём ты говоришь, отец! – с оттенком возмущения промолвил Владимир. – При чём здесь рост? Я люблю её.

– «Люблю!» – передразнил Игорь, оттащив сына в сторону. – Ты совсем спятил, Владимир! Эта половчанка нарожает тебе не князей, а князьков! В нашем роду малорослых сроду не бывало!

– Айдуз уже родила мне сына, – упрямо промолвил Владимир, – она жена мне.

– Вас христианским обрядом венчали? – спросил Игорь.

– Нет, мы повенчаны, как принято у половцев, над родовым костром. Но разве это так важно, отец?

– В таком случае, сын мой, Айдуз никакая тебе не жена, а наложница, – обрадовался Игорь. – Она, поди, и не крещёная?

– Эта беда поправимая, – сказал Владимир, – наши священники окрестят её. Потом мы обвенчаемся в храме, чтобы люди считали нас законными супругами. Да и ты тоже.

– Слушай, Владимир, – Игорь схватил сына за рукав кафтана и притянул к себе, – лучше оставь эту половчанку, не наживёшь ты с ней счастья! Я тебе русскую княжну подыщу, рослую да пригожую. Довольно половцев в нашем роду! Сыт я ими по горло!

– Нет, отец, я не оставлю Айдуз. – Владимир тряхнул кудрями. – Она была для меня единственной отрадой в плену.

– Вот именно, в плену, – сердито прошипел Игорь, – но теперь-то ты на воле. Отправим Айдуз обратно к отцу, и все дела!

– Так негоже, отец, – нахмурился Владимир. – Это будет позором для Айдуз. К тому же и я не смогу жить без неё. Пойми это!

Игорь начал терять терпение.

Но тут появилась Ефросинья, которая сразу всё поняла. Ласково обняв и поцеловав сына, княгиня затем приблизилась к ханской дочери, подле которой толпились служанки, ограждая её от шумной толчеи. Одна из толстых нянек держала на руках младенца, завёрнутого в яркое покрывало.

– Здравствуй, дочь моя! – сказала Ефросинья по-половецки и расцеловала нежные девичьи щёки. – Идём в терем, я покажу тебе твои покои.

Женская половина княжеских хором наполнилась гортанными голосами половчанок, не знавших ни слова по-русски. Исключение составляла Айдуз, которая неплохо выучилась русскому языку, общаясь с Владимиром.

Русская челядь изумлённо таращилась на целый половецкий табор, собравшийся в тереме. Шёлковые и шерстяные одеяния половчанок ярких цветов, восточные украшения на них, куча необычных вещей, извлечённых из дорожных тюков, – всё это притягивало любопытные взгляды.

Чтобы челядинцы не досаждали своим любопытством гостям из Степи, Ефросинья с помощью гридней выгнала всех на мужскую половину терема.

– Одолели черти святое место, – ворчал Игорь.

Видя, как старательно Ефросинья ухаживает за Айдуз и восхищается рождённым ею сыном, Игорь в первый же вечер недовольно выговаривал жене в опочивальне:

– Владимир язычницу в дом привёл, а ты и рада! Кончак заарканил нас дочерью своей, а ты аркан этот ещё туже у меня на шее затягиваешь.

– Я рада, что сын наш наконец-то вернулся, – промолвила Ефросинья, расплетая косу. – Как он возмужал! Как окреп! Как здраво стал мыслить! По-твоему, Кончакова дочка ему не пара, а по-моему – они подходят друг другу. Не в росте же Айдуз, в конце концов, дело, а в том, что люба она Владимиру. И он люб ей.

– Как у тебя всё просто: «люб», «люба»… – негодовал Игорь, шлёпая босыми ногами по полу опочивальни. Он был раздражён и не мог усидеть на месте. – А того не понимаешь, Фрося, что Кончак с коварным умыслом дочку моему сыну подсунул. Через это родство Кончак желает меня к себе привязать и заодно с другими князьями поссорить.

– Как будто Айдуз может служить препятствием тебе в очередном походе на половцев, – усмехнулась Ефросинья и тряхнула головой, разметав по спине пышную гриву тёмно-русых волос. – Признайся, Игорь, тебя больше беспокоит не родство с Кончаком, а то, что Владимир теперь вряд ли согласится воевать с донскими половцами.

– Я хочу, чтобы в моих потомках не было половецкой крови, – резко сказал Игорь.

– Это невозможно уже потому, что в тебе самом течёт половецкая кровь, ведь твоя мать была наполовину половчанка, – сказала Ефросинья, приготовляя постель. – Значит, во всех твоих сыновьях, Игорь, имеется толика половецкой крови, которая неизбежно окажется и в твоих внуках.

– Я готов мириться с присутствием Айдуз, но не как жены Владимира, а как его наложницы, – стоял на своём Игорь. – Воздействуй на него, Фрося, прошу тебя. Твоё материнское слово в этом деле весомее моего, отцовского.

– Не стану я этого делать, – спокойно произнесла Ефросинья, устраиваясь на постели. – Я не враг своему сыну.

– А я, стало быть, враг?! – вскинулся Игорь, хлопнув себя по бокам. – Мне, значит, безразлична его судьба?! Я просто смотрю дальше твоего, Фрося. В неизбежном грядущем противостоянии Руси со Степью Владимир окажется не у дел. Наши князья и на него ополчиться могут, как на Кончакова зятя. Вот о чём моя тревога.

– Я надеюсь, мой милый, к тому времени ты войдёшь в большую силу и не дашь в обиду Владимира, – отозвалась с ложа Ефросинья. – Ты гораздо моложе и Рюрика, и Святослава Всеволодовича, и брата его Ярослава. Не вечно же им возглавлять Приднепровскую Русь! Придёт и твой черёд добиваться высокого стола, в этом тебе могут помочь твой брат Всеволод и племянник Святослав Ольгович.

Игорь, снимавший нагар со свечей, изумлённо обернулся на жену. Таких суждений он прежде не слыхал от неё.

Ефросинья лежала в постели, голова её опиралась на высоко взбитые подушки в обрамлении волнистых тёмных волос, белые пухлые руки её покоились поверх одеяла. Белизна этих полных плеч, гибкой шеи, открытого чела в сочетании со змеившимися вдоль щёк тёмно-русыми локонами подействовали на Игоря завораживающе. Он не мог оторвать взор от Ефросиньи.

Она же продолжила ровным, чуть приглушённым голосом, глядя на мужа:

– Доколе ты намерен сидеть в Новгороде-Северском и стеречь степное порубежье, свет мой? Доколе будешь лавировать между Киевом и Черниговом?

– Что мне Чернигов и Киев? – небрежно бросил Игорь. – Я сам по себе!

– Ты сам по себе, это верно, – заметила Ефросинья, – но между Киевом и Черниговом.

С этими словами Ефросинья стянула с плеч тонкую сорочицу и указала пальцем на маленькую родинку меж своих роскошных грудей с выпуклыми розоватыми сосками.

– Что, ежели твои двоюродные братья устанут от твоей излишней самостоятельности и лишат тебя её, навалившись с двух сторон! – Говоря это, Ефросинья слегка разминала пальцами белые полушария своих грудей, затем одним резким движением соединила их вместе как раз над родинкой.

– Вот тогда, голубь мой,