Трудно было отвести взор и от жениха, в благородных чертах которого и особенно во взоре было что-то схожее с ликом иконописных апостолов. Епифания замечала завистливые взгляды молодых женщин, бросаемые на Вышеслава, и в душе радовалась за дочь.

«Благодарю тебя, Господь Вседержитель, что дал нам такого жениха! – думала Епифания. – Хвала тебе, Спаситель, что не допустил охула над дочерью моей, что соблюл справедливость там, где её действительно недоставало!»

На свадьбу к Вышеславу приехали Игорь с Ефросиньей.

Князю по чести предоставили первому произнести заздравную речь для молодых.

– Труден путь человеков по жизни, где рядом соседствуют и хорошее и плохое. Часто невзгодам нет конца, а радости недолги и призрачны, – молвил Игорь, встав из-за стола. – И на этом пути, длинном ли, коротком ли, важно чувствовать рядом тепло другой руки, биение другого сердца. Видеть сияние любимых глаз. Слышать голос любимого человека, который всегда остудит ваш гнев и поддержит в горести. Будьте же счастливы, Вышеслав и Василиса! Живите в радости!

Игорь поднял чашу с хмельным мёдом.

– Живите в радости! – хором подхватили гости.

Глава двадцать пятая. Дочь Кончака

По весне Игорь отправил верных людей в кочевье Кончака, желая через Узура уговориться с ханами о выкупе пленных русичей.

Условия ханов были таковы. За пленных князей требовалась сумма в тысячу гривен за каждого. Воеводы оценивались в двести гривен каждый, дружинники – в пятьдесят гривен. За простого ратника нужно было заплатить тридцать гривен.

Игорь, выслушав своих посланцев, схватился за голову.

– Мне не собрать таких денег и за всю жизнь! Коль выкуплю брата, сына и племянника и всех воевод, то серебра останется на половину пленённых дружинников, и всё. А ведь люди несут деньги, часто последние, в надежде, что будут вызволены из неволи именно их близкие и друзья, это всё те, кто в большинстве своём были в пеших полках. Таких в плену почти четыре тысячи!

Послы огорчили Игоря ещё и тем, сообщив, что Кончак пока не собирается выдавать ему сына.

– Узур шепнул нам украдкой, что Кончак опутывает Владимира своей младшей дочерью, которая, по слухам, на диво красива, – сказал глава посольства.

– Токмо этого мне не хватало, – проворчал Игорь.

Теперь, когда не было рядом Вышеслава и многие думные бояре пребывали в плену, Игорь стал всё чаще советоваться с супругой.

Ефросинья не увидела в желании Кончака породниться с Игорем ничего дурного.

– Кончак тебя уважает, – заметила княгиня мужу, – лишь этим можно объяснить его намерение выдать свою дочь за нашего сына. Кончак, видимо, надеется сохранить с тобой дружеские отношения через это родство. Иметь друга среди половецких ханов – выгода немалая, Игорь. К тому же, я мыслю, Кончак не станет требовать выкуп за Владимира и отпустит своего зятя домой бесплатно.

В начале лета из Новгорода-Северского отправилось в степи новое посольство, теперь уже с деньгами и подарками для половецких ханов.

В ожидании своих людей из половецких кочевий Игорь иной раз грозился, меряя нервными шагами просторную гридницу:

– Мне бы токмо вызволить из плена брата, сына и племянника да дружинников своих, я бы отплатил поганым за свой позор! Сговорил бы к походу на Дон Рюрика и Святослава. Отнял бы с бою всех прочих пленников, а знатных половцев в полон нахватал бы. Вот тогда и поторговались бы с ханами!

Ефросинья укоряла мужа:

– Только-только вдовы оплакали павших в твоём злосчастном походе к Лукоморью, а ты уже новый поход замышляешь! Где ратников возьмёшь? Они из земли не растут, как колосья, их жёны русские рожают. Покуда подрастут дети тех воинов, что из Степи не вернулись, годы пройдут.

Игорь мрачно отмалчивался.

Наконец долгожданное посольство вернулось в Новгород-Северский.

То был радостный день для Игоря и Ефросиньи, для многих других русских людей.

Широкий теремной двор заполнила толпа пёстро разодетых юношей и бородатых солидных мужей. В этой толпе Игорь увидел брата Всеволода и бросился обнимать его.

– Вижу, приодели тебя половцы, – с улыбкой молвил Игорь, похлопывая Всеволода по широким плечам. – Кафтан на тебе половецкий, и порты, и пояс, шапка токмо русская!

– Поистрепалась моя одёжка в плену, вот нехристи и сжалились надо мной, – усмехнулся Всеволод. – Да они многих наших приодели, чтоб те не в лохмотьях домой возвращались.

Племянника Святослава Игорь узнал не сразу в половецком-то платье. Зато Агафья сына живо распознала и со слезами на глазах прижала его к себе.

Святослав Ольгович выглядел ещё более возмужавшим. В нём явственно проступала некая природная мужественность, коей в полной мере обладал его покойный отец.

– Сын-то у тебя, Агафья, как возмужал! – подмигнул Игорь Агафье. – Пора молодцу невесту подыскивать. У меня имеется девица на примете.

– Не суетись, князь, – властно сказала Агафья, – невесту мы и сами присмотрим. Чай, не слепые!

В Агафье по-прежнему жила неприязнь к Игорю.

Вокруг обнимались и целовались боярыни и боярышни со своими мужьями, отцами и братьями, разлука с которыми длилась целый год. Это был год, наполненный тоской и отчаянием. Больше двухсот дружинников возвратились домой из половецкого плена. В их числе был и тысяцкий Рагуил, и княжеский спальничий Ядрей, и другие воеводы.

Игорь суетился в этой шумной толчее, отыскивая сына, спрашивая о нём всех и каждого. Наконец ему сказали, что Владимир остался у половцев: не отпустил его Кончак.

– Не доверяет! Не доверяет мне Кончак! – злился Игорь наедине с Ефросиньей. – Чувствует, старый волк, что месть я ему готовлю. Сыном моим прикрывается!

Ефросинья молча стояла у окна, по которому барабанил дождь: лето ныне выдалось слякотное.

– А может, не заладилось что-то у Кончака? – вслух размышлял Игорь. – Может, отвергает напрочь Владимир его дочь? Как думаешь, жена?

Ефросинья повернулась к Игорю, зябко кутаясь в тёплый вязаный платок, подняла на него заплаканные глаза и промолвила печально:

– Какая радостная уехала Агафья с сыном к себе в Рыльск. С такой же радостью отправилась в Трубчевск Ольга вместе со Всеволодом. И жена Рагуила не нарадуется на мужа своего. Немало женщин ушли сегодня с нашего двора, держа за руку своих ненаглядных… А ты заметил, как много горожанок ушли отсюда ни с чем? Они тоже плакали, но их слёзы были слезами горя, а не радости. Наш сын, Игорь, пусть по-прежнему в плену, зато жив.

Игорь подавил раздражённый вздох. Порой чувствительность Ефросиньи была ему как нож в