* * *

За Вышеслава действительно просили и бояре путивльские, и простые горожане. Запомнился людям Вышеслав своей храбростью и справедливостью.

Игорь отправил друга в Путивль.

Терем княжеский в Путивле был ещё не достроен, поэтому Вышеслава с радостью принял в своём доме Борис Ясновитич.

Дел предстояло много. На первом месте был сбор денег и драгоценностей для выкупа из плена половецкого ратников путивльских. Этим занимался тысяцкий Борис, которого Игорь утвердил на это место. Помимо прочего на заботах у молодого тысяцкого было обучение войска, людей в котором, как и прежде, было немного.

– Коль по весне поганые опять навалятся, не ведаю, как и отбиваться будем, – честно признался Вышеславу Борис.

– В Глухове и Рыльске киевляне стоят, они помогут, – ободряюще сказал Вышеслав. – Опять же, Игорь в дружину к себе набирает людей охочих. Думаю, к весне будет у него войско.

Встретился Вышеслав и с боярыней Епифанией.

Та стала жаловаться ему на своё несчастье:

– Дочка у меня забеременела и не сказывает от кого, таится. Я так подозреваю, наверно, какой-то степняк обрюхатил Василису мою прошлым летом. От нехристей немало женщин пострадало тогда. Служанка моя Оксинья и не молода уже, но и на неё позарился какой-то чёрт кривоногий! Предупреждала я её, что в погребке не отсидеться, в монастырь бежать надо, так она упёрлась, глупая. Падчерицу золовки моей поганые впятером обесчестили, а отроковице всего-то четырнадцать годков. Заикается теперь, бедняжка.

Вышеслав, внимая боярыне, сочувственно кивал головой.

– Поговори хоть ты с Василисой, боярин, – попросила Епифания Вышеслава. – Она частенько тебя вспоминает.

Вышеслав не стал откладывать встречу с Василисой, судьба которой была ему небезразлична.

По февральскому липкому снегу вдвоём с Епифанией отправился Вышеслав извилистой тропинкой вдоль оврага, выйдя из дома тысяцкого.

В голых ветвях яблонь и лип перекликались шумные галки. Солнце светило уже по-весеннему, под его жаркими лучами оседали сугробы.

Вышеслав и Епифания не спеша шли по улице.

Встречные люди узнавали воеводу: женщины кланялись ему, мужчины снимали шапки.

Вышеслав загляделся на тесовые чешуйчатые маковки и сверкающие позолотой кресты большого Вознесенского собора. Выше крестов были только голубые небеса и, хлопающая крыльями, стая сизых голубей, взлетевшая с колокольни. Он замедлил шаг и перекрестился, обнажив голову.

Терем Епифании находился на соседней улице.

Василиса стояла на крылечке в наброшенной на плечи шубейке. Увидев, с кем идёт её мать, девушка опрометью кинулась в дом.

– Застеснялась, – усмехнулась Епифания.

В присутствии матери Василиса была неразговорчива с гостем, но, когда Епифания оставила их одних, её отчаяние прорвалось наружу.

– Жалею, что сама себя не убила, когда прикончила насильника своего, – молвила девушка. – Тогда робость помешала, теперь из-за дитяти не могу на это решиться. – Василиса указала на свой живот. – Матушка твердит: грех, грех… Подружки то же самое говорят, а сами шепчутся за моей спиной. Им ведь ведомо, что, когда половцы ворвались в Путивль, я вместе с матушкой за монастырской стеной укрывалась. Догадываются, что не от поганого я понесла. А как скажешь правду? Да и не поверят люди.

Василиса опустила голову, но не заплакала. Видимо, все слёзы уже выплакала.

– Уехать бы мне отсюда, – тихо добавила она, – да матушка не отпускает.

Вышеслав молчал, не зная, чем утешить девушку.

Ему вдруг захотелось круто изменить к лучшему жизнь этой миловидной большеглазой боярышни, да и свою жизнь тоже. Довольно ему с чужими жёнами путаться, пора бы свою заиметь.

– Василиса, а ты говори впредь, что моего ребёнка носишь под сердцем. Я ведь не просто так сюда заявился. Я свататься к тебе пришёл.

Изумлённые девичьи очи так и вскинулись на Вышеслава.

– Мне хоть и тридцать четыре года, но я ещё могу с иным двадцатилетним парубком побороться, – сказал Вышеслав и подмигнул Василисе. – Пойдёшь за меня?

– Внешне тебе и не дашь столько лет, боярин, – пробормотала Василиса, борясь со смущением.

Вышеслав, не носивший ни усов, ни бороды, и впрямь выглядел молодо.

– Матушка твоя против не будет? – спросил Вышеслав.

Василиса не успела ответить. В светлицу вошла Епифания, неся на блюде свежеиспечённые пироги.

– А вот и угощение приспело! – весело промолвила Епифания. Затем добавила, глянув на дочь: – Чего это Василиса так раскраснелась? Чем ты её распотешил, Вышеслав Бренкович?

– Да вот хочу взять в жёны твою дочь, Епифания Глебовна, – серьёзным голосом сказал Вышеслав. – Заодно хочу повиниться, матушка-боярыня, ибо от меня забеременела дочь твоя. Не по злому умыслу соблазнил я Василису, но по воле случая, будучи не в силах побороть искушение при виде красоты её.

Епифания чуть не выронила блюдо с пирогами.

– Ну, знаешь, боярин! – грозно промолвила она, с маху опустив блюдо на стол, так что пироги рассыпались по скатерти. – От тебя не ожидала я такого!

Василиса вскочила со стула с пунцовым лицом.

– Не верь ему, матушка! – вскричала она. – Ни при чём тут Вышеслав Бренкович! Богом клянусь, ни при чём!

– Ступай к себе! – огрызнулась Епифания на дочь. – Заступница нашлась!

Василиса не подчинилась:

– Никуда я не пойду! Без меня вы разругаетесь только.

– Ах, так! – Епифания с недобрым прищуром взглянула на дочь. – Тогда признавайся, кто отец твоего ребёнка?

– Мёртв он, этого тебе довольно? – сердито ответила Василиса.

– Не довольно! Я хочу людям прямо в глаза смотреть. Кто он? Половчин иль из наших?

– Не терзай её, Епифания Глебовна, – вступился за Василису Вышеслав. – Не от половца забеременела Василиса, но из-за половецкой напасти. Пусть люди думают, что от меня понесла дочь твоя. Ответь, согласна ли ты, чтобы дочь твоя вступила супругой в мой дом?

Епифания поправила повой на голове и раздражённо обронила:

– У тебя и дома-то нет!

– Будет. И не дом, а хоромы!

– У неё руки просишь, у неё и спрашивай. – Епифания кивнула на дочь. – Она у меня сама себе хозяйка!

– Василиса-краса, жду твоего слова, – глянул на девушку Вышеслав. – Пойдёшь за меня?

– Пойду, – прозвучал тихий ответ.

В первый день весны в Вознесенском соборе происходило венчание путивльского воеводы и дочери боярыни Епифании.

Вышеслав не пожелал ждать разрешения Василисы от бремени.

«Пускай умолкнут злые языки при виде моей суженой под венцом, – сказал он. – Пусть все увидят, что ребёнок, который должен вскоре родиться, мне желанен».

Василиса, немного растерянная от свалившегося на неё счастья, сидела за свадебным столом с гордо поднятой головой. Теперь ей нечего стыдиться и опускать глаза. Вот он, отец её ребёнка, рядом сидит. И пусть весь Путивль об этом знает!

Свадебное торжество происходило в тереме Епифании.

Боярыня сидела среди многочисленных гостей и украдкой любовалась дочерью. Красавица она у