Гек застыл, уставившись на меня.

– Делайте, что говорено!

Я наклонился, всмотрелся в лицо человека. Белый, мертвым-мертвешенек. Лицо искривленное, безобразное, мертвое. Я не сводил с него глаз, руки мои дрожали – не оттого, что он мертвый, но потому что я здесь, а он мертвый. Мертвый белый. Я разглядел его хорошенько. В каком-то смысле все белые на одно лицо, похожи между собою, как пчелы или медведи, особенно если мертвые.

– Он мертвый? – спросил Гек.

– Возвращайтеся в лодку!

– Кто это? Ты его узнал?

– Я с ним незнакомый. Идите уже. Нечего вам на ентакое смотреть.

– Я не ребенок, Джим.

– Самый что ни на есть – а теперь ходу. Прихватите какую ни то одежонку и вылазийте за окно.

Гек принялся подбирать одежду, а я тем временем обнаружил заткнутую в угол полки десть бумаги. И еще пузырек чернил. Все это я рассовал по карманам.

Когда мы вылезали в окно и подтягивали к себе каноэ, Гек спросил, почему я так странно с ним разговаривал в доме.

– Об чем это вы? Садитеся в лодку. Ентот дом вот-вот оторвется от деревьев.

Едва мы отплыли, как дом сделал именно это и с шумом пронесся мимо нас.

– Ух ты, – сказал Гек. – Вот это да.

Дом стремительно скрылся из виду.

– Джим, он был мертвый?

– Да, мертвый.

– А кто это был?

Я ничего не ответил. Подгреб к берегу, и мы высадились на мокрую землю.

– Джим, кто это был? Я никогда раньше не видел мертвого человека.

– Я тоже его никогда не видал.

Вернувшись в пещеру, мы слушали грозу. Кажется, один раз молния ударила в дерево. Гром хорошенько встряхнул нас. Мы жевали бекон. Не так чтобы вкусно, но чем дольше мы жевали, тем больше его становилось, так что наш голод он утолил.

– И все-таки интересно, кто это был, – заметил Гек.

– Раздумывать о мертвецах – дурная примета, – сообщил я ему. – Вы уж и так навлекли на себя несчастье, когда взяли в руки змеиную шкуру.

– Этот бекон – просто гадость, – сказал Гек.

– Да уж, – согласился я.

Но мы продолжали жевать.

– А ты слышал о том, что нельзя ставить зеркало против зеркала? – спросил Гек.

Я смотрел в его детские глаза и думал о Лиззи. Я гадал, насколько сильно она сейчас за меня боится, и досадовал, что ей страшно. Я осознал, что досадую оттого, что это чувство было слишком хорошо мне знакомо, каждый день и каждую ночь. Я засмеялся, сам не зная чему.

– Чего ты? – спросил парнишка.

Слово “ирония” я с ним использовать не мог.

– Да смешно енто, разве нет?

– Что?

– Вот жуем мы ентот поганый бекон, я, беглый, и вы, мертвец. А ить они наверняка уверены, что я вас порешил.

– Я как-то об этом не думал, – признался Гек. – Мне и в голову не приходило, что из-за меня ты можешь попасть в беду. С чего бы тебе убивать меня?

– Ну уж енто белым неважно.

– Я не люблю белых, – сказал Гек. – Хотя я сам из них.

– Да уж похоже на то.

Возле устья пещеры вспыхнула молния, и нас снова тряхнул гром. Гроза бушевала ровно над нами. Насчет ливня я угадал, но как-то не сообразил, что, возможно, не только мы на острове решили спрятаться в сухом месте. Не глядя, потянулся за хворостом и почувствовал, как руку мою пронзила боль. Я заорал, подпрыгнул.

– Джим! – крикнул Гек.

Гремучая змея, повисшая у меня на запястье, упала в костер, но ухитрилась выползти из огня и шмыгнула прочь, под дождь.

– Она тебя укусила?

– Боюся, что да.

Я отошел к выходу из пещеры, упал на колени. Достал нож, разрезал укус, с силою отсосал кровь и сплюнул на землю. Потом залепил рану мокрой глиной.

– Возьмите-ка вон ту тряпицу да замотайте вот здесь.

– Для чего это нужно? – спросил Гек.

– Надеюся, глина вытянет яд. Затяните потуже.

– Думаешь, поможет?

– Ан поутру видно будет – хоша бы кому ни то одному.

Глава 6

Лицо мое распухло и онемело, руки и ноги не чувствовали ничего, разве что место укуса болело ужасно. Такой слабости я не припомню. Будь у меня в животе какая-то сытная пища, меня бы, пожалуй, вырвало. Голова кружилась, мир кружился – то ли от яда, то ли от беспокойства. Я лежал неподвижно, поначалу ощущал на себе встревоженный взгляд Гека, но потом провалился в горячку, как в водоворот. Я пылал в лихорадке, и меня – как ни странно – бил озноб. Я видел Сэди и Лиззи. Они стояли на небольшой деревянной пристани, брали с какой-то лодчонки овощи и складывали их в большие соломенные корзины. Потом я очутился в библиотеке судьи Тэтчера: я частенько там сиживал, когда судья был на работе или охотился на уток. Я увидел перед собой книги. Прежде я читал их украдкой, но теперь, в горячечном бреду, я читал, не боясь быть застигнутым. Всякий раз, пробираясь в библиотеку, я гадал, что белые сделают с рабом, который выучился читать. Что они сделают с рабом, который выучил читать и других рабов? Что они сделают с рабом, который знает, что такое гипотенуза, что означает слово “ирония” и как пишется “воздаяние”? Я горел в лихорадке, то впадал в забытье, то вновь приходил в сознание, лицо Гека то явственно обозначалось, то расплывалось перед глазами.

Франсуа-Мари Аруэ де Вольтер сунул толстую палку в костер. Мне показалось, его тонкие пальцы слишком долго ее сжимали.

– Боюсь, дров больше нет, – сказал я. – Ну и пусть, у меня и так жар. Сильный жар.

Вольтер вновь протянул руку, поворошил обугленный хворост. Взглянул на свои почерневшие пальцы.

– Я такой же, как ты, – сказал он.

– Как это? – спросил я.

Он отер ладони о брюки, испачкав штанины.

– Тебе не пристало быть рабом, – со вздохом продолжил Вольтер, уселся подле меня, хотел было потрогать мне лоб тыльной стороной ладони, но передумал. – Я, как и Монтескье, считаю, что все мы равны, независимо от языка, обычаев и цвета кожи.

– Правда? – спросил я.

– Однако тебе надлежит сознавать, что климат и география в значительной степени определяют развитие человека. Дело не в том, что ваши черты обрекают вас на неравенство, дело в том, что они суть признаки различий биологических, факторы, которые помогли вам выжить в жарких пустынных странах. Эти-то факторы не дают вам достичь более совершенного человеческого облика, бытующего в Европе.

– Неужели?

– Разумеется, африканца можно запросто обучить всем европейским премудростям. Он способен добиться большего,