В сумерки комары сожрали меня заживо. Я стащил лежавшее на берегу бревно в ледяную мутную воду. Оттолкнулся и поплыл прямиком на другой берег, понимая, что сильное течение Миссисипи утянет меня вниз по реке. В темноте остров было толком не разглядеть, но я надеялся, что не промахну его. К счастью, по протоке между берегом и островом пароходы никогда не ходили. Но я не мог быть уверенным, что какой-нибудь белый бедняк не прошлепает мимо на каноэ или на плоту.

Наконец я увидел остров, но тут что-то уцепилось за мою ногу. Да так, что не вырваться и не стряхнуть. В речных страшилищ я не верю, а потому быстро сообразил, что угодил в чей-то перемет. Выпутаться было непросто, я даже испугался, что проплыву мимо острова, утону, или то и другое. Но все обернулось к лучшему. Когда я сорвал поводок с бечевки, то вместе с ним вытащил трех крупных сомов, которыми мог поужинать, и хорошо, потому что мой хлеб весь размок. Да и поводок с крючками мне еще пригодится. Рассуждения эти пришлись кстати, поскольку отвлекли меня от мысли о том, что я совсем выбился из сил. Я выбрался на каменистый берег, растянулся навзничь, а рыбу положил себе на живот. Разбудил меня запах рыбы. Силы вернулись ко мне, но теперь меня била дрожь. Я замерз, но ничего не мог с этим поделать. Я стащил с себя промокшее насквозь пальто и другую одежду. Достал из кармана ножичек, выпотрошил добычу. Головы сомам я отрезал и выбросил, потому что я ими брезгую. Разводить в темноте костер я не решился. Рыбу пожарю и съем поутру. Надо было обсушиться, согреться и поспать. Я удалился в подлесок, в затишье, зарылся в опавшие листья. Мокрое пальто набросил поверх растительности и закрыл глаза. Тяжесть его хотя бы позволяла вообразить, что так теплее.

Настало утро, и я натянул чуть подсохшую, но ледяную одежду. Пальто по-прежнему было сырым, и я распластал его на кусте. Попрыгал, чтобы согреться, дожидаясь, пока солнце поднимется выше и можно будет с помощью моего стеклышка развести огонь. Вдруг послышался шорох. Судя по звуку, его издавал человек, и я поневоле решил, что там кто-то из белых.

– Эвона, что еще там такое? Аль привидение? Не замай меня, старый черт!

– Джим? Джим, это ты?

Это был Гек.

– И нравится же вам пужать меня до смерти.

– Что ты тут делаешь? – спросил мальчишка.

– Перво-наперво замерзаю, – ответил я. – А вы-то чего позабыли на этом острове? И почему вы весь в крови?

– Я убил себя, – ответил мальчишка.

Я окинул его взглядом.

– У вас енто дело явно не задалось.

– Мисс Уотсон, этот треклятый судья и папаша считают меня покойником, а это главное. Они считают, меня убили.

– Почему они эдак считают? – спросил я.

– Я убил поросенка и выпачкал его кровью всю папашину хибарку. Устроил там беспорядок, будто драка была.

Я прикинул в уме. Гека вроде как убили, а я подался в бега. И кого теперь обвинят в этом чудовищном преступлении?

– Но ты-то что тут делаешь, Джим?

– Прячуся.

– Зачем?

– Я прячуся, потому что мисс Уотсон втемяшилося запродать меня вниз по реке. А теперь… – Я покачал головой.

– Что теперь?

– А теперь еще потому, что я вас убил. По крайней мере, так они и подумают. – Я посмотрел ему в глаза. – Вам надобно возвратиться.

– Не могу, – отвечал Гек. – Папаша меня непременно убьет.

– Пожалуй что ваша правда. – Я взглянул на видневшуюся за деревьями протоку, которую мы переплыли. – Боже помилуй.

– Что ты думаешь делать, Джим?

– Я собирался чуточку пожить здесь, на ентом вот самом острове, но теперь-то станут искать и убийцу, и труп.

– То есть как это мисс Уотсон решила продать тебя вниз по реке?

– Я ить раб, Гек. Оне могут продать меня, коли захочут. А оне явно хочут. Пришлося бежать, покудова не запродали.

– Но у тебя же семья.

– Ежли ты раб, енто ничего не значит.

Гек сел и задумался.

Взошедшее солнце пронзило листву, растопив остатки прохлады. Я указал на сомов.

– Зато у нас есть завтрак, – сказал я. – Спички у вас найдутся?

– Нет.

– Тогда я воспользую свое волшебное стеклышко. – Я достал из кармана круглое донышко бутылки, которое нашел когда-то давным-давно.

– Волшебное?

– Волшебное, – повторил я. – Оно берет свет от солнца, перемешивает, обужает и превращает в огонь.

Я увел Гека на полянку и с помощью стеклышка поджег сухой мох, а парнишка добавил щепы. Поленце-другое – и у нас получился славный костер. У огня было приятно. Может, и зря мы его развели, но последнюю рыбу мы потрошить не стали.

– У меня есть хлеб, – сказал Гек.

– Мой размок. Зато копчушка, как я погляжу, готова. – Я посмотрел на рыбу. – Только что кожа сгорела, а так ничего.

– Папаша ест прямо с кожей.

– Гм…

Я смотрел на дымок. Вроде бы он рассеивался, не достигая вершин деревьев.

Рыба Геку понравилась.

– Как ты их наловил?

– Я их не то чтобы наловил, – пояснил я. – Я угодил в чужой перемет, а они вот они.

– Повезло, – сказал Гек.

Я кивнул.

– Как-то не верится, что мисс Уотсон решила тебя продать. Она же тебя любит.

– Надоть думать, деньги она любит больше. Очень многие больше прочего любят деньги.

– Только не я, – возразил Гек. – Я сказал судье, чтобы он забирал себе все деньги, которые я нашел.

– Енто сколько ж всего?

– Тысячи, – ответил Гек. – От денег одни беды. Как по-твоему, Джим?

– Откуда ж мне знать. У меня и денег-то никогда не водилося.

Гек кивнул.

Послышался выстрел, и мы распластались на земле. Подползли туда, где заканчиваются деревья, и увидели проплывающий мимо паром. На корме стоял судья Тэтчер с дочерью Бесси. Тетушка Тома Сойера, Полли, перегнулась через борт. Какой-то человек – я видел его впервые – заряжал пушечку для нового выстрела. Он поджег запал, и грохот вновь расколол воздух. Ядро плюхнулось в воду.

– Джим, зачем они это делают?

– Чтобы ваше утоплое тело всплыло на поверхность.

– Вот будет умора, если и впрямь всплывет чье-то тело, – сказал я.

– Да уж курьез, – произнес я.

– Что? – Гек посмотрел на меня.

– Говорю, он принялся за дело всерьез.

– В каком смысле?

– В каком? Гляньте-ка.

Гек обернулся, и мы оба увидели, как человек на носу опустил что-то на воду. К моему облегчению, мне удалось отвлечь Гека. Впервые