К полудню я окончательно выбился из сил. Мы прибежали в овраг, где протекал ручеек, и увидели валуны, образовывавшие нечто вроде пещеры: там мы передохнули. Собак больше не было слышно. Я прислонился к камню и поморщился.

– Покажи-ка мне спину, – попросил Норман и побледнел. – Господи боже, Джим. У тебя тут открытые раны. Чем тебе помочь?

– Тут неподалеку растет монарда, – сказал я. – Это такое растение с красными цветками. Я заметил, когда мы пробегали мимо.

– Я тоже видела, – подтвердила Сэмми.

– Мне нужны ее корни и еще вон та глина. – Я указал, где взять глину.

Сэмми умчалась за растениями.

– Думаешь, вернется? – спросил Норман.

Я кивнул.

– Попробуй промыть мне раны, – попросил я.

Я стащил лохмотья, прежде бывшие моей рубашкой, и Норман вытер ею мне спину. Жгло безумно. Я старался расслабиться и не прикусить язык.

– Что ты натворил? – спросил Норман.

– Что я натворил? Я раб. Я вдохнул, когда требовалось выдохнуть. Что я натворил?

Прибежала Сэмми. Положила на землю корни монарды и еще какие-то широкие листья.

– Я нашла подорожник, – сказала она.

– Молодчина, Сэмми. Спасибо. А теперь положи корешки и листья на тот камень и хорошенько их истолки. Норман, принеси мне еще глины и сложи кучкой.

Норман ушел.

– Молодчина, Сэмми. С подорожником ты умно придумала.

Я наблюдал, как она камнем толчет растения.

Вернулся Норман.

– Смешай растения с глиной и намажь мне спину. – Сэмми с Норманом принялись мазать мне спину. – Думаю, здесь безопасно. – Я предполагал, надеялся на это и упомянул об этом главным образом потому, что понимал: если мы побежим дальше, я буду их задерживать. – Мы подождем здесь, а как стемнеет, двинемся в путь. Правильно, как по-вашему?

– Думаю, да, – ответил Норман.

Сэмми кивнула.

– А теперь нам надо поспать. Теперь мне надо поспать.

Кажется, я отключился.

Глава 6

Очнувшись, я увидел, что Сэмми с Норманом глядят на меня и жуют сушеное мясо.

– Галету? – предложила мне Сэмми.

– Спасибо. – Я взял у нее галету.

– Бери мясо. – Норман подтолкнул ко мне бумажный сверток с сушеным мясом.

– Нет, спасибо. Я буду только галету.

– Она же на вкус как опилки, – сказал Норман.

Я огляделся. Темнело.

– Что-нибудь слышно?

– Нет, – ответила Сэмми. – Ни собак. Ни голосов.

– А птицы? – спросил я.

– Что – птицы? – Норман наклонил голову.

– Когда люди идут по лесу, птицы смолкают.

– Вроде бы птиц я слышала, – сказала Сэмми. – Мне так кажется.

– И все-таки нам пора выдвигаться, уйти как можно дальше отсюда.

Я с трудом поднялся на ноги и пошатнулся.

– У тебя сил-то хватит? – спросил Норман.

– Хватит, – ответил я. – Идем. Думаю, нам лучше выйти к реке и как-то ее переплыть.

– Мы даже не знаем, где мы, – сказал Норман. – На том берегу наверняка рабовладельческий штат.

– Возможно, – ответил я. – Мы вообще-то рабы. Мы там, где мы есть.

– Что это значит?

– Не знаю. – В моей голове это звучало лучше.

– А я знаю, что это значит, – вмешалась Сэмми. – Мы рабы. Мы нигде. Свободный человек может быть там, где хочет. А мы можем быть только в рабстве. – Она посмотрела на Нормана. – Вы действительно раб? – уточнила она.

– Да.

– И вы цветной, – сказала Сэмми.

Норман кивнул.

– Кто это заметит?

– Никто, – сказал Норман.

– Тогда зачем вам считаться цветным?

– Из-за матери. Из-за жены. Из-за того, что я не хочу быть белым. Я не хочу быть одним из них.

Сэмми посмотрела на меня.

– Очень хороший ответ.

– Согласен, – сказал я.

– Может, пойдем уже? – спросил Норман.

– Пошли, – ответил я.

Ночь была лунная, ясная, возле подножий деревьев лежали круглые тени. Мы передвигались легко, порою даже проворно. Мы держали в уме, что нам надо следовать за водой, следовать за малой водой к большой воде. Когда люди бегут, они не думают о земле, не думают о природе. Интересно, сколько змей, напуганных нашими торопливыми ногами, от удивления не бросились на нас, сколько раз мы оступались, но не падали, потому что тут же и делали следующий шаг, резво минуя опасность. И все-таки из-за спешки ни одно из мест не показалось нам новым. Наверное, такова природа бегства.

Большая Грязюка рокотом объявила о своей близости, но с берега показалась нам мирной и тихой. Лишь кое-где мерно бурлила вода да шлепало колесо парохода, идущего по стремнине.

– Смотрите, сколько воды, – сказала Сэмми.

– Ты ни разу не видела реку? – спросил я.

– Я никогда не отходила от той пилы дальше, чем на двадцать ярдов.

Мы замолчали, обдумывая ее слова.

– Ну вот, теперь видишь, – сказал я. – Могучая Миссисипи. Течет на юг к Новому Орлеану и на север… – Я осекся.

– К свободе, – закончил Норман.

– Предположительно, – сказал я.

– Нам надо ее переплыть? – уточнила Сэмми.

– Да, – сказал я.

– Как? – спросила Сэмми.

– Как? – вторил ей Норман.

– Вы плавать умеете? – спросил я обоих.

– Нет, – ответил Норман.

– Не знаю, – сказала Сэмми.

– Если мы останемся на этой стороне, они нас найдут.

Я огляделся. До воды оставались считаные ярды. Между рекой и нами тянулась широкая полоса ила. – Слишком мутная, не поплавать, слишком жидкая, не вспахать. Слышал я от кого-то эту фразу.

– Похоже на правду, – сказал Сэмми.

Я посмотрел на торчащие из ила коряги.

– Надо нам сделать плот. Дерева тут полно, но нам понадобится веревка или еще что-нибудь, чтобы его связать.

– Пойду поищу, – сказал Норман. – Если придется, даже куплю.

Норман скрылся в кустах, мы с Сэмми проводили его взглядом.

– Он правда раб? – спросила Сэмми.

– Он так говорит. Признаться, я ему верю.

Собирать коряги оказалось ужасно трудно. Ил не только крепко удерживал эти палки, но пытался засосать и нас. И чем сильней мы тянули, тем глубже вязли. Несколько раз нам приходилось друг друга вытаскивать.

– Тут работенка потяжелее, чем у Хендерсона, – заметила Сэмми.

Я кивнул.

– Но плата лучше.

– Зачем ты взял меня с собой? – спросила она.

– Не мог же я тебя бросить.

– Других же бросил.

– Может, и зря. Но да, бросил. Ничего не попишешь. Ну да Люк все равно не пошел бы с нами.

Добытые ветки мы оттащили на каменистый берег. Попытались соединить их и закрепить, как могли, без бечевы и веревки.

– Так ты родилась на лесопилке? – спросил я.

– Мне так говорили.

– А