Норман покосился на меня, спрашивая, что взять, но белая великанша не спускала с меня глаз. Норман потянулся было к булочке, но не успел он коснуться ее, как старуха, взбивавшая масло, чихнула. Великанша пронзила ее строгим взглядом, но старухе все было как об стенку горох.

– Я возьму картошку, – сказал Норман.

Великанша развернулась и утопала в магазин. Старуха на Нормана даже не посмотрела, ко мне же на миг обратила взгляд. Я заметил глубокие морщины вокруг ее глаз. Но старуха снова ушла в себя: мысли ее явно витали далеко, и мы не вызывали у нее ни малейшего интереса.

Мы отправились на другой конец Блуберд-Хоул и, отойдя от дороги подальше в лес, сели передохнуть. Норман поднес картофелину к губам, намереваясь откусить кусок. Я схватил его за руку и покачал головой.

– От сырого тебе будет плохо, – сказал я. – Его надо сперва приготовить. Картофель же из паслёновых.

– Но я голоден как собака.

– Лучше еще немного поголодать, чем потом разболеться. Или чего похуже.

Мы развели костер, насадили картофелину на палку и долго держали над пламенем.

Никогда еще половина картофелины не казалась мне такой вкусной, особенно там, где обуглилась кожура.

– Та баба меня напугала, – сказал Норман.

– Я такой великанши еще не видал, – признался я.

– Я и мужчин таких не видал. – Норман покрутил головой, хрустнул шеей. – И куда теперь?

– На лесопилку к Хендерсону?

– Да кто тебя купит? – спросил Норман.

Мы посмеялись.

– А вот увидишь, – сказал я.

Мы подремали. Проснувшись, Норман заметил, что я пишу в блокноте. Я чувствовал, что он за мной наблюдает. Наконец он спросил:

– Что пишешь?

– Сам не знаю.

– Может, тебе песни писать? Ну, знаешь, стихи.

– Как у Эммета?

– Вот-вот, вроде того. О том, как негритосы возвращаются на плантацию, потому что соскучились по своему массе.

– Я сперва думал вырвать его песни и сжечь, но они ведь от этого не исчезнут. Эти трещотки все равно будут их петь. Лучше знать, что они существуют. Как думаешь?

– А если тебе не удастся сбежать? Ну то есть если я продам тебя, а обратно не получу?

Я молча закрыл блокнот.

– Я не наелся, – признался я.

Норман оттолкнулся и встал.

– К Хендерсону?

Я кивнул.

– А если он закует тебя в кандалы?

– В кандалах я не смогу работать.

Нормана это, похоже, не убедило.

– Нам нужны деньги, – сказал я. – И не говори им, что меня зовут Джим. Сейчас все ищут беглого негра по имени Джим.

– Как прикажешь тебя называть?

– Скажи им, что меня зовут Фебруари, но что я родился в июне. Им нравится думать, что мы настолько глупы.

Норман кивнул.

– Как думаешь, ты найдешь обратную дорогу сюда? – спросил я.

– Да.

– Значит, здесь мы и встретимся. Если через два дня я не вернусь…

Норман поднял руку, чтобы я замолчал.

– Вот, возьми обратно. – Я протянул ему блокнот.

– Я буду его беречь, – пообещал Норман.

– Идем.

Мы вышли опять на дорогу и направились на юг, в сторону от городка. На лесопилке стояла грязь, как обычно на лесопилках. Эта была небольшая и с виду жалкая, и пахло здесь не опилками, а человеческими и звериными испражнениями. Семеро рабов орудовали топорами и стругами, еще двое продольной пилой. У двух-трех недоставало пальцев, причем стольких, что их по праву можно было б назвать однорукими. Строение имелось всего одно, без четвертой стены, как у сарая, где жеребятся лошади. Работники обтесывали и складывали в штабеля здоровенные брусья, круглые и квадратные. Единственный белый направился к нам. Роста он был среднего, сложения худощавого. При его приближении меня охватила тревога, потому что лицо его показалось мне знакомым. Но где я видел его, я вспомнить не мог.

– Что вам угодно? – спросил мужчина.

– Моя фамилия Браун, – представился Норман. – А вы, наверное, Хендерсон.

– Точно так, – подтвердил Хендерсон, оглядел меня с головы до ног, но ничем не выдал, что узнал меня.

– Славная работа, – продолжал Норман. – Какое дерево вы заготавливаете?

Хендерсон взглянул на Нормана, но только на миг.

– Кипарис. Один кипарис. Кипарис – это деньги.

– Почему?

– Из кипариса строят причалы и прочее на реке. Он не гниет. Неужели же вы не знаете?

– Я в древесине толком не разбираюсь, это правда, – сказал Норман. – Но я разбираюсь в хороших работниках и разбираюсь в рабах. – Норман посмотрел на меня. – И еще я знаю, что значит трудные времена. Потому-то я к вам и пришел.

– Я вас не понимаю.

– Видите этого крепкого парня, которого я привел? Это мой раб, Фебруари. Но родился он не в феврале. Он родился в июне.

– Тогда зачем его назвали Фебруари?

– Понятия не имею. Вы же знаете этих черных. Они тупее ведра с волосами.

Хендерсон расхохотался.

– Ох, умора. Ведро с волосами. Ха-ха-ха.

– Этот вот Фебруари силен как бык.

Хендерсон замолчал и посмотрел на меня.

– Покажи-ка мне руки, малый.

Я показал ему руки, отметил, что он обратил внимание на то, что у меня все пальцы целые. Я повернул руки ладонями кверху и показал ему мозоли.

– Тебе случалось валить лес? – спросил Хендерсон.

– Да, сэр, – ответил я.

– Как ты относишься к тому, что твой масса тебя продает?

Какой странный вопрос. Он озадачил меня, сбил с толку. Я уставился на Хендерсона, ожидая, что он сейчас рассмеется, но он был серьезен. Я посмотрел на Нормана и увидел, что он смутился не менее моего.

– По моему разумению, сэр, как я есть евонная законная сопцвенность, он могет изделать со мною, чево захотит.

Хендерсон кивнул и пощупал мой бицепс.

– Видал я и посильнее, – сообщил он. – И сколько вы за него хотите?

– Пятьсот, – сказал Норман.

– С ума вы сошли, должно быть, – сказал Хендерсон. – Я могу съездить в Мемфис и купить трех таких негров на эти деньги.

Норман меня удивил.

– Но ведь вам не придется ехать в Мемфис, верно? Этот самый раб явился к вам на порог.

Хендерсон задумался. Обвел взглядом свой двор, работу, двух рабов, сражающихся с продольной пилой.

– Фебруари может трудиться за двоих от зари до зари, – продолжал Норман.

– Триста, – сказал Хендерсон.

– Четыреста.

– Триста пятьдесят, – предложил Хендерсон.

Норман протянул ему руку.

– Идет.

– Ох и здоровы вы торговаться, – сказал Хендерсон. – Люк! – крикнул он через плечо.

К нам подбежал коротышка.

– Сэр?

– Люк, отведи вот этого Фебруари в сарай и дай ему воды, – велел Хендерсон и окинул меня долгим взглядом.

– А еды, сэр? – уточнил Люк.

– Нет. Поест потом, с остальными. И приставь его к работе,