Раздать украшения перед своей смертью Ган Чи тоже не могла – другие девушки наверняка бы этим хвастались, обязательно упомянули бы об этом, с них сталось бы и вовсе подраться за какую-нибудь особенно интересную и дорогую вещь. И Фу Чан бы об этом узнала, она не глупа. Я думаю, что если девушки и обыскивали комнату после ее смерти, то ничего там не нашли. Но тайник пусть не полностью, но пуст, значит, вещи оттуда явно кто-то забрал, при этом оставив мелочи. Так не бывает. Только если сама владелица украшений не предупредила остальных девушек, поэтому они даже не пытались искать, зная, что зря потратят время.

Остается одно из возможных логичных объяснений: Ган Чи сама забрала свои накопления. Я услышал разговор двух работниц, они говорили очень расплывчато, но могу предположить, что ваша самоубийца, возможно, жива и куда-то сбежала, раз тайник почти пуст – ей нужны были деньги, вот она их и забрала, но в спешке, поэтому кое-что осталось. Но это только мои домыслы».

Рука Яо Линя вздрогнула, и кисть оставила небольшую кляксу на листе. Он быстро стер пот со лба рукавом, начиная нервничать.

Если исходить из раговора сестрицы Ци и Шунь Вэй, хозяйка, скорее всего, ничего не знает. Но почему она тогда мешает расследованию, не разрешая допросить своих работниц? Раньше Яо Линь думал, что и Фу Чан, и ее «цветки» в сговоре, раз они противятся расследованию, но тут, похоже, все не так просто…

Пока он рассуждал над этим вопросом, чуть не забыл написать самое главное: «Хозяйка хочет устроить смотрины с танцами, где я должен буду выступить перед всем этим отребьем! Что собираешься делать? Где твое хваленое «Ты будешь в безопасности»?»

Закончив письмо, Яо Линь аккуратно положил кисть на подставку и подул на лист бумаги, чтобы высушить чернила.

На его шее висел изящный кулон, внешне напоминавший простой свисток. Эту вещь дал ему Юнь Шэнли, объяснив, что подвеску можно использовать для вызова птицы, служившей теперь связующим звеном между ними.

Тихо поднеся свисток к губам, хозяин постоялого двора подул в него. Никакого звука не последовало, но через несколько мгновений в окно влетел почтовый голубь. Он плавно опустился на стол, и Яо Линь сразу прикрепил письмо к специальной капсуле на лапке птицы.

– Давай, приятель, сделай свое дело, – тихо произнес он, поглаживая голубя по голове.

Птица встрепенулась, словно понимая важность задания, и, быстро взмыв в воздух, устремилась в восточную сторону, где находилось Ведомство наказаний. Яо Линь проводил ее взглядом, ощущая нарастающее волнение.

Теперь оставалось только ждать.

Вскоре голубь вернулся, мягко приземлившись на подоконник. В его клюве было письмо, которое Яо Линь с нетерпением развернул, надеясь на подробный ответ. Но на листе было всего несколько предложений: «Я понял. Не переживай. Делай все, что говорят».

Яо Линь перевернул лист, но обнаружил, что с обратной стороны ничего нет. Смешанные чувства разочарования и гнева охватили его.

– А? И это все? – пробормотал он, сжимая бумагу в руке. Он скомкал письмо и бросил его в жаровню, где оно мгновенно вспыхнуло ярким пламенем. – Знал же, что не стоит ему доверять…

* * *

Юнь Шэнли не мог избавиться от ощущения, что его водят за нос. Это чувство возникало у него редко, только в самых сложных и запутанных делах. Сейчас все подсказывало, что ситуация выходит из-под контроля.

Если в деле Мин Фаня он был уверен, что ему бросили вызов, то сейчас Юнь Шэнли не мог понять, чего от него хотят. Прекратить расследование? Наоборот, Фу Чан сама требует делать все как следует. Просто помешать разобраться в смерти Ган Чи? Да, и это очевидно. Но для чего?

Пока Яо Линь выполнял задание под прикрытием, Юнь Шэнли, Чжи Хань и Сунь Юань погрузились в дебри архива Ведомства.

Глава стоял в центре зала, скрестив руки на груди, и разглядывал хаос, окружавший его. Пол был сплошь покрыт свитками и бумагами, а разрозненные записи напоминали скорее груду мусора, чем организованный архив – и шагу негде ступить. В голове Юнь Шэнли зазвенел знакомый голос отца, твердящий, что беспорядок в делах чиновника – верный путь к потере уважения.

Так как вступление Юнь Шэнли в должность главы Ведомства наказаний прошло довольно сумбурно и он сразу оказался втянут в круговорот дел, времени для наведения порядка в архивных записях просто не осталось. Тогда ему пришлось сосредоточиться на расследованиях, административных задачах и укреплении собственной репутации.

Но его обеспокоенность состоянием бумаг оказалась вполне оправданной. Когда Юнь Шэнли наконец добрался до архива, его глазам предстала настоящая катастрофа: пыльные, старые, иногда и вовсе рваные свитки, множество документов без подписей или с отсутствующими частями. Создавалось впечатление, что никто не обращал на все это внимания годами.

Юнь Шэнли с досадой вздохнул, осознавая, что весь этот хаос – прямое следствие безответственного руководства. Его предшественник, Чжи Хань, либо сознательно игнорировал важность бумажной работы, либо попросту не справлялся с объемом обязанностей.

Юнь Шэнли не раз вспоминал, как его отец настаивал на том, чтобы Чжи Хань стал временным главой Ведомства наказаний, а сын отправился служить в столичную управу, набираться скорее ума, чем опыта. Верховный цензор был человеком дальновидным, и его решения редко подвергались сомнению, но на этот раз Юнь Шэнли не мог понять, что именно побудило отца сделать такой выбор.

«Чжи Хань, – говорил Юнь Циньлань тогда, – может быть не самым выдающимся чиновником, но он честен и верен. Тот, кто нужен Ведомству сейчас, он, а не ты, мальчишка».

На первый взгляд все звучало логично.

Но теперь, наблюдая за тем, как Чжи Хань лениво перебирает свитки, чтобы потом с досадой бросить их обратно в кучу, Юнь Шэнли задался вопросом: «Отец, ты ведь знал, что он такой? Или же я сам что-то упустил?»

Чжи Хань, конечно, не был злодеем или предателем. Но его отношение к работе оставляло желать лучшего: он считал, что самое важное – избегать конфликтов и не брать на себя лишней ответственности. Под его «руководством» архив превратился в ад, а расследования сводились к поверхностным отчетам.

Подчиненные же переживали вовсе не о хаосе в их рабочих делах, а о господине Яо, который был вынужден играть роль девушки.

Хоть Сунь Юань и Чжи Хань искренне верили, что Юнь Шэнли отправил Яо Линя на