Еще в Ведомстве наказаний, перед самым его отъездом, Юнь Шэнли сказал ему, что Ган Чи была довольно популярна среди мужчин, а значит, у нее должно было быть намного больше сбережений, чем он видел сейчас.

Человеком, опустошившим тайник, мог быть кто угодно: Фу Чан, другие девушки или, возможно, сама Ган Чи перед смертью могла раздать украшения своим «воспитанницам», но подобное поведение в таких заведениях было большой редкостью. Если бы сама хозяйка обыскала комнату, то забрала бы все и не оставила бы даже фальшивых украшений, наверняка считая, что девчонка и так была ее собственностью. Девушки борделя тоже могли обчистить тайник, но они явно бы оставили для вида не пару побрякушек, а что-то посерьезнее, чтобы воровство не так сильно бросалось в глаза. Или и те и другие просто не нашли секрета в комнате Ган Чи, но куда же тогда подевались все остальные сбережения и украшения? Нет, для начала ему надо выяснить, какие отношения были между девушками и могли ли они украсть у своей же.

Он поставил половицу на место и быстро выскользнул из комнаты в коридор.

Было так тихо, что Яо Линь на мгновение затаил дыхание, боясь быть обнаруженным. Кто-то из девушек уже был занят обслуживанием клиентов, кто-то только готовился к приходу гостей, поэтому коридоры были пусты – ему же лучше.

Проходя мимо комнаты сестрицы Ци, он вновь услышал тихие голоса, только в этот раз они были более четкими. Оглядевшись вокруг, он подошел ближе к двери.

– Эта новая девушка… такая печальная, словно ее обидели, – раздался голос из комнаты, вероятно, это была сестрица Ци.

– Зачем ты ее жалеешь? Вон она какая белая и ухоженная, аж смотреть завидно! Не то что мы. Гляди, уведет всех богатых молодых клиентов, а тебе старые кости только и оставит, сама же потом ныть целыми днями будешь.

Судя по звуку, Шунь Вэй расчесывала волосы и, зацепившись за запутавшуюся прядь, сначала выругалась, а после и вовсе раздраженно бросила гребень куда-то на пол. Сестрица Ци только захихикала и продолжила свою мысль:

– Ну, может, она не такая уж и плохая… Все мы оказались здесь не по своему желанию, вспомни, сколько Люй Вэнь плакала, когда ее сюда родители продали? А новенькая ничего, держится, сильная она. Чем-то она напоминает мне сестрицу Ган.

Шунь Вэй встревоженно шикнула:

– Говори потише! Ган Чи уже нет. Не упоминай ее имя! Если хозяйка услышит, то нам всем не поздоровится.

Сестрица Ци, не обращая внимания, продолжила:

– Да я знаю, знаю. Хозяйка и так дел наворотила, вызвав Ведомство для разборок. Если уж ничего говорить чиновникам нельзя, зачем вообще сюда их тащила тогда? Ой, да не могу я, все равно переживаю за нее! Не замерзла ли она, не обижает ли ее… – Голоса стали тише, и теперь Яо Линь едва мог разобрать слова.

– Да что с ней будет! Ты о себе переживай лучше. Она тоже хороша, ничего не оставила нам и смылась как миленькая…

– Ты это о чем?

Шунь Вэй неосознанно повысила голос, чувствуя обиду:

– Твоя эта сестрица Ган оставила после себя только вещи да пыль от украшений! Ни денег, ни записки прощальной, а мы ей помогать еще должны? Тьфу!

Яо Линь внимательно прислушивался к их разговору. Он стоял вплотную к двери и уже почти слился с ней в стремлении не пропустить ни единого сказанного слова, когда вдруг раздались шаги на лестнице. Яо Линь не успел спрятаться, и его заметила Фу Чан.

– Бай Няо? Что ты тут делаешь?

Бай Няо[18] – имя, выбранное самим Яо Линем и указанное в поддельных документах о его покупке. Оно было щитом на случай, если кто-то заинтересуется его личностью, а Юнь Шэнли не возражал, лишь бы Яо Линь не выдавал правды. Да и только дурак бы назвал свое настоящее имя, а дураком себя Яо Линь не считал.

Когда его застали врасплох, «Бай Няо» не придумала ничего лучше, кроме как состроить из себя жертву обстоятельств:

– Простите, я просто не могу привыкнуть к новому месту, уснуть не получается… Вот и вышла прогуляться…

Фу Чан сузила глаза, подозрительно осматривая Яо Линя:

– Не стоит бесцельно слоняться по коридорам. Скоро клиенты придут к девушкам, и ты не должна появляться раньше времени!

Яо Линь поклонился:

– Понимаю, госпожа.

Фу Чан подошла к нему и ласково погладила по волосам:

– Через несколько дней я устрою праздник в честь твоего прибытия. Ты должна будешь исполнить танец для гостей!

Яо Линь опустил взгляд, нервно перебирая краешек своего одеяния:

– Прошу прощения, госпожа, но я… не умею танцевать.

Это была ложь. Яо Линь в совершенстве владел искусством танца. Еще в детстве он мог часами наблюдать, как его мать двигается в такт мелодиям столь плавно и завораживающе, что зрители не могут оторвать взгляд: она, будучи чужеземкой, умела уникальным образом сочетать два разных стиля в своих выступлениях, отчего слава о ней гремела по всей округе. В какой-то момент Яо Линь и сам захотел научиться этому искусству, и матушка с радостью помогла ему. Позже юноша самостоятельно оттачивал свое мастерство, доведя его почти до совершенства. Но в глазах хозяйки борделя Яо Линь должен был остаться страшным неумехой, чтобы суметь избежать выступления на публике.

– Ничего, я уверена, ты быстро научишься! – сказала Фу Чан, легко касаясь его щеки. Яо Линь еле подавил желание вытереть платком то место, где она его коснулась. – Твое лицо – это твоя главная ценность.

Все действия и слова Фу Чан обосновывались не столько желанием помочь Яо Линю, сколько стремлением заработать на его внешности, а в будущем – и на его теле.

– А теперь иди спать. Завтра предстоит много работы.

Когда Яо Линь вернулся в комнату, он почувствовал, как его спина полностью взмокла из-за нервных переживаний. Пытаясь осмыслить слова Фу Чан, он нервно облизал пересохшие губы и прислонился к двери. Его дыхание участилось, а пальцы слегка задрожали.

– Не может быть…

Резко оттолкнувшись от двери, Яо Линь направился к столу. Его шаги были быстрыми, почти порывистыми. Схватив чистый лист бумаги, он взял кисть, замер на мгновение, а после принялся выводить один за другим иероглифы:

«В комнате Ган Чи я обнаружил тайник – такой, где проститутки обычно хранят свои сбережения. Он почти пуст. И это странно. Ган Чи была одной из самых популярных девушек, а значит, ей наверняка дарили дорогие украшения и оставляли больше денег, чем стоила одна ночь с ней.