Почему так вышло, что вроде бы базовые аспекты речи, такие как зрительное внимание к жестам или то, как люди обдумывают очередность реплик, становятся известны только сейчас? Как мне представляется, мы только сейчас приступаем к настоящему исследованию определенных базовых фактов языка, потому что наши усилия были так долго сосредоточены на двумерных репрезентациях речи. Несомненно, письменность – чрезвычайно мощный инструмент и позволяет нам, например, фонетически транскрибировать дописьменные языки. Транскрипция дает лингвистам возможность документировать языки даже в отсутствие аудио- или видеозаписи. Это замечательно во многих отношениях, но письменность стала рассматриваться некоторыми как почти идеальный дистиллят коммуникации. Избыточная склонность полагаться на письменное слово и уделять ему внимание, вероятно, привела к необоснованной сосредоточенности на некоторых экзотических особенностях языка – скажем, грамматических характеристиках типа пассивного залога (который не так уж распространен в устной речи), – в то время как некоторые основные и повсеместные черты языка оставались без внимания, например, тот факт, что речь руководствуется очередностью очного диалога и порождается совместно со сложными мимическими и жестовыми движениями. Только теперь, когда лингвистический анализ все больше основывается на данных видео- и аудиозаписей (и часто на их количественном анализе), а не просто на письменных данных, мы начинаем понимать, что мы упустили. Есть и другие данные, к которым мы только приступаем. Как один из многих примеров, мое собственное нынешнее исследование, которое я веду совместно с сотрудниками Калифорнийского университета в Сан-Диего, посвящено тому, как звуки речи распространяют аэрозольные частицы, способные нести воздушно-капельные инфекции. К такому направлению исследований вряд ли приведет сосредоточенность исключительно на письменном слове.
В следующем разделе речь пойдет о том, что социальный контекст, в котором происходит коммуникация, является мощным фактором формирования не только таких явлений, как очередность высказываний и зрительное восприятие жестов, помогающих нашему мозгу обрабатывать речь. Помимо базовой среды очного общения, более конкретный культурный контекст, в котором бытует язык, может, как оказывается, необычно влиять на речь[111].
Как конкретная социокультурная среда влияет на грамматику
Хотя существуют явные общие закономерности в том, как собеседники в разных языках строят диалог, поочередно меняясь ролями, имеются также и явные различия. Так, носители японского быстрее отвечают на вопросы, чем носители датского. Это интересный факт, который, вероятно, отражает различия между японской и датской культурой. Японский ребенок, усыновленный датскими родителями, конечно, выучится датскому, и его паузы после вопроса будут аналогичны паузам других носителей датского. Я просто подчеркиваю очевидное: у подобной поведенческой разницы между популяциями нет генетической причины, а значит, она культурная.
Помимо незначительных культурных влияний на то, как устроена очередность в диалоге (учитывая общие для всего мира закономерности подобной очередности), существуют другие виды воздействия культуры на язык. Бывают очевидные культурные влияния на лексику – например, в языке каритиана нет исконных обозначений сэндвича или буррито, поскольку традиционно носители каритиана такое не едят. А как насчет культурного влияния не на слова, а на грамматику, структуру языка? На самом деле накапливается все больше данных, показывающих, что культурно-специфические социальные категории могут влиять на ключевую составляющую грамматики: ее морфемы. Морфемы – это единицы, имеющие различимое значение, например корни и суффиксы. Так, обсуждая указания на время в главе 1, я отмечал, насколько различаются языки в плане суффиксов, обозначающих, когда произошло данное событие относительно момента говорения. Подобные временны́е морфемы называются показателями времени. Однако в языках мира существует поразительный арсенал типов морфем, о большинстве которых вы, вероятно, никогда не слышали.
По морфологии – науке о морфемах – написано много томов, со всевозможными интересными примерами типов морфем со всего света. Позвольте мне привести два типа, с которыми вы, возможно, не знакомы. Оба примера взяты из каритиана. Один из них входит в более широкую категорию морфем, которые лингвисты называют показателями эвиденциальности. Показатели эвиденциальности – это морфемы, обычно суффиксы или приставки, указывающие на то, откуда говорящий взял информацию, о которой идет речь. Показатели эвиденциальности часто дают возможность понять, наблюдал ли говорящий описываемое им событие непосредственно (в этом случае достоверность сообщения высокая) или только слышал об этом событии (в этом случае достоверность низкая):
(1) a takatat-saryt
'Ты ходил, я слышал'
В этом предложении мы видим суффикс -saryt, который в каритиана может присоединяться к глаголам, в данном случае к глаголу takatat ('ходил/ходишь'). Если говорящий добавляет к глаголу этот суффикс, это значит, что он слышал о данном событии, но не наблюдал его сам. Его свидетельство косвенное и основано на чужих словах. Другой суффикс в этом языке употребляется, когда говорящий только думает, что нечто имело место; иными словами, его свидетельство основано на интроспекции. Все это может показаться несколько необычным, но вспомним, как часто в английском мы предваряем свои высказывания оговорками типа «думаю, что» или «я слышал, что». Эти выражения широко распространены в английском и явно служат той же функции, что обязательные эвиденциальные суффиксы в каритиана.
Другой тип морфемы, существующий во многих языках, называется показателем «дезидеративности» и означает желание говорящего, чтобы данное событие имело место. В каритиана дезидеративная морфема – это тоже суффикс, присоединяющийся к глаголу, как в следующем примере:
(2) yn itat-awak
'Я хочу пойти'
Суффикс -awak в этом случае дает слушателю понять, что говорящий хочет уйти или отправиться куда-либо. Подобных показателей дезидеративности не существует в английском, но, опять же, мы используем для той же цели распространенные выражения. Например, часто предваряем глаголы типа «пойти» словами «я хочу». Чуть погодя мы еще вернемся к примеру с «я хочу». Хотя в английском нет таких морфем, как показатели эвиденциальности и дезидеративности, в языках мира они достаточно распространены. Их существование в столь многих языках обусловлено сходным функциональным и коммуникативным давлением, общим для большинства, если не для всех культур. Однако морфемы сильно различаются по степени распространенности: это говорит о том, что коммуникативные потребности могут варьироваться в зависимости от культуры, а это способствует формированию грамматики. Более того, некоторые типы морфем существуют лишь в одном языке и обусловлены специфическими коммуникативными нуждами в определенных контекстах. Например, лингвист Ник Эванс описывает в некоторых языках Австралии типы суффиксов, связанных с уникальными характеристиками систем родства в культурах, говорящих на этих языках. Обсуждая подобные явления, Эванс предлагает следующие догадки: «Комплекс направляемых невидимой рукой процессов… приводит к возникновению структурированных систем, которые отражают
