Калеб Эверетт
Мириады языков: Почему мы говорим и думаем по-разному
Знак информационной продукции (Федеральный закон № 436-ФЗ от 29.12.2010 г.)
Переводчик: Мария Елифёрова
Научный редактор: Валерий Шульгинов
Редактор: Ольга Нижельская
Издатель: Павел Подкосов
Руководитель проекта: Анна Тарасова
Арт-директор: Юрий Буга
Дизайн обложки: Денис Изотов
Корректоры: Лариса Татнинова, Наталья Федоровская
Верстка: Андрей Фоминов
Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.
Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.
© The President and Fellows of Harvard College, 2023
Published by arrangement with Harvard University Press via Alexander Korzhenevski Agency (Russia)
© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина нон-фикшн», 2025
⁂
Посвящается Шен и Крис
Введение
Ледяные порывы ветра на много градусов ниже нуля и, судя по гримасам прохожих, неприятны даже по меркам манхэттенцев. Я укрываюсь в крохотной, как шкаф, кофейне у подножья неприветливого каньона, который именуется Восьмой авеню. Город как будто захвачен врасплох суровой январской метелью; снег скапливается на обочинах дороги, по которой ползет утренняя вереница машин, едущих в офисы. С капучино в руке, ощущая, как щеки вновь обретают чувствительность, я нахожу, что вид из окна становится сказочным. Но сказка вскоре исчезает из-за происходящего на углу Восьмой авеню и 42-й улицей, где у серебристой Toyota Prius возникли проблемы – она буксует в снегу, пытаясь повернуть направо. Передние колеса крутятся вхолостую, на перекрестке скапливаются машины, они отчаянно гудят, хотя водитель гибрида явно ничего поделать не в силах. Проходит не меньше минуты, прежде чем колеса машины обретают сцепление с поверхностью, пробившись сквозь слои снега и достигнув асфальта. Хетчбэк скользит дальше, направляясь в спальные районы среди потока нетерпеливых водителей и пассажиров.
Мне приходит в голову вопрос: можно ли назвать снегом то, в чем увязла машина? Выбор слова кажется не совсем подходящим. Более точным представляется «давленый снег», потому что просто «снег» – это неточно или как минимум недостаточно. «Слежавшийся снег»? Это не снег с дождем, поскольку падал в виде снежинок, а не ледяных шариков. Я чувствую себя языковым инвалидом, пытаясь найти более подходящее слово. Это безусловно сорт снега, но все доступные описания ощущаются как семантически неточные. Колеса машины застряли в «снежном льду», или «льдистом снегу», или в «снежной каше». Все эти выражения, приходящие на ум, ощущаются как нечто кустарное и не вполне общепринятое, и большинство из них составные – «снег» определяет или определяется другим словом.
И тут мне в голову приходит географическое совпадение. Я нахожусь всего в нескольких километрах от бывшего рабочего места Франца Боаса, который считается основателем американской антропологии и автором идеи о том, что «в некоторых языках существует много обозначений снега». Боас был профессором Колумбийского университета и первым ученым, предположившим, что английская снежная терминология относительно бедна. В 1911 г. он обнаружил, что в инуитских языках существуют как минимум четыре различных базовых обозначения, которые все переводятся английским словом snow и смежными дескрипторами. Там есть слово qana «падающий снег»; piqsirpoq «поземка»; qimuqsuq «снежный занос»; и aput «снег, лежащий на земле». Преувеличения росли по экспоненте, и в конечном итоге открытие Боаса повлекло за собой популярное (пусть и не среди ученых) представление о том, что у эскимосов десятки и чуть ли не сотни слов для обозначения снега. Подобные утверждения повторяются в The New York Times и прочей прессе. Как отмечалось в вышедшем еще десятилетия назад юмористическом эссе лингвиста Джеффри Пуллума, многие заявления, связанные с темой «обозначения снега», были до смешного неточными. Неточность, однако, не подразумевает, что языки не несут неожиданных и глубоких различий в плане того, как они описывают определенные физические явления. Масштаб этих различий, вероятно, кое-где упускался из виду именно из-за подобных преувеличенных утверждений, как в случае с эскимосским снегом, – утверждений, которые было легко опровергнуть. Как мы убедимся в этой книге, в изучении языков мира периодически всплывает аналогичная склонность отмахиваться от языкового разнообразия. Если оставить в стороне этот более масштабный вопрос, очевидно, что с тех пор нет недостатка в дебатах и толкованиях вокруг преувеличений, связанных с присутствием в некоторых языках бесконечного множества обозначений снега. Бо́льшая часть этих дебатов упускает из виду простой ключевой момент, иллюстрируемый примером Боаса: языки обычно отражают среду, в которой они развиваются. Народы Гренландии, скорее всего, будут говорить о разных видах снега, так как они часто сталкиваются с разным снегом и, соответственно, должны координировать свое поведение и действия вокруг него. Напротив, группа аборигенов в Австралии может быть совсем незнакома со снегом и не нуждаться в базовых словах для его обозначения, а тем более обозначения его разновидностей. Сюжет с «обозначениями снега» в основе своей – всего лишь простая иллюстрация того факта, что на языки влияют специфические социальные потребности и среда обитания их носителей. Языки мира невероятно разнообразны отчасти в силу разнообразия физических и социальных сред, в которых живут люди. В этой книге я рассмотрю некоторые ключевые результаты исследований языкового и культурного разнообразия, представлю новые данные о том, как люди общаются и мыслят. Цель этой работы – показать особенно актуальные направления исследований, которые проводятся психологами, лингвистами, антропологами и другими специалистами. Эти исследования меняют наши представления о человеческой речи и связанных с ней мышлении и поведении[1].
Мировое языковое разнообразие крайне велико и, насколько я могу судить по своему опыту, большинством людей недооценивается. Например, когда я читаю вводный курс по антропологической лингвистике в своем университете, на первой в семестре лекции я часто прошу студентов назвать столько языков, сколько они смогут вспомнить. Группа из 50 студентов с трудом называет более нескольких десятков языков. Они обычно упоминают латынь, клингонский или еще какой-нибудь язык сомнительной квалификации. Отдельным студентам порой сложно назвать даже 20 языков. (Я говорю это не ради критики, так как большинству умных и начитанных людей это задание дается нелегко – попробуйте сами, если есть желание.) Однако, по большинству подсчетов, на сегодняшний день в мире существует более 7000 языков. Более того, бо́льшая часть языков, приходящих на ум студентам, – европейского происхождения и близкородственные. Не считая нескольких часто называемых языков типа китайского и арабского, те языки, которые называют чаще всего, – немецкий, испанский, французский, итальянский и даже латынь – представляют лишь одну из примерно 350 языковых семей мира. Эти языки, упоминаемые чаще других, восходят к одному языку, протоиндоевропейскому, на котором говорили в Причерноморье около 6000 лет назад. Одним словом, представления большинства студентов о языковом разнообразии сформированы их обширными контактами с малой долей языков, существующих ныне в мире. И эта доля отражает лишь один из тысяч языков-предков, на которых, вероятно, говорили тысячелетия назад, когда значение протоиндоевропейского стало возрастать[2].
Этот перекос характерен не только для студентов. Языки европейского происхождения веками получали избыточное внимание со стороны западных ученых. Такая общепринятая фиксация имеет отчетливые и понятные исторические корни, но, поскольку она способствовала формированию многих теорий языка, немало когнитивистов
