Тело, порядком утомленное долгой дорогой, обрадовалось покою. Поясница ныла, ясно намекая, что джиори монерленги давно не юна, чтобы носиться туда-сюда, как горная лань. Но ничего, скоро она вернется домой, засядет в башне, допишет наконец свой вечный трактат…

Надо бы выспаться, подумала Эрме, закрывая глаза. Завтра будет суетливый день. Тадео обещал свозить ее на Дикий мыс — переговорить с тамошним отшельником, наблюдающим за погодой. За этим собственно, она и явилась. А на послезавтра назначен банкет — слуги еще с вечера начали готовиться. Возможно, придется даже танцевать…

Сон не шел. Эрме ворочалась, честно пытаясь отбросить назойливые мысли, но напрасно. Смутная тяжесть давила на душу и в конце концов Эрме бросила притворяться, что все в порядке.

Она еще чувствовала неловкость за свою глупую вспышку за ужином. Тадео не заслуживал такого отношения. Разве он виноват, что та давняя история все еще сидит в ее сердце занозой? Да она и сама еще потыкала пальцем в его старые раны, напомнив о неудачной семейной жизни.

…Невесту для младшего сына Ипполито ди Марко нашел, не иначе как желая досадить строптивому юнцу. По крайней мере, такая мысль промелькнула в мозгу Эрме, когда она впервые услышала имя избранницы. Впрочем, Ипполито, разумеется, прежде всего думал о знатности рода и тугом семейном кошеле, да еще учитывал тот факт, что далеко не каждая благородная девица пойдет за странноватого младшенького. Но все-таки выбор поражал.

Изабелла Бьяджо, девица резвая, как юная кобылка, и легкомысленная, точно певчая птичка.

Тадео пришел в ужас и попытался протестовать, но родня насела на него вся разом, и такого давления он просто не выдержал. На церемонии у жениха был настолько потерянный вид, что у Эрме то и дело возникало желание просто взять его за руку и вытащить из храма. Да и сбежать на пару куда глаза глядят.

Порой она жалела, что так и не отважилась на этот шаг.

Семейная жизнь Тадео не задалась с самого начала. Прямо с вопроса, а где новобрачные обоснуются.

Изабелла жаждала развлекаться, как полагается молодой аристократке. Приемы при герцогском дворе, турниры, охоты, танцы и традиционные праздничные матчи по дикому мячу — все это было столь весело, ярко и заманчиво. Тадео желал спокойной размеренной жизни, желательно за городом, в семейном поместье, подальше от суеты, поближе к реке. Изабелла от такого предложения взвилась до небес. Молодые супруги перессорились вдрызг. Он ее раздражал до бешенства, она его утомляла до головной боли. Стена непонимания росла не по дням, а по часам и вскоре стала непробиваемой. Тадео настолько замкнулся в себе, что Эрме и слова не могла из него вытянуть о жене, ни в письмах, ни при редких встречах.

На второй год такой супружеской жизни по Виоренце поползли сплетни. Сначала неясные, словно легкие завитки тумана над Риварой, они расползались по городу, день ото дня густея и наливаясь подробностями, пока не сплелись в отчетливое имя — Альдо Тремео.

Был он залетной птицей — то ли фортьезцем, то ли подданным Лунного города, то ли вообще явился из Гордейшей. Представлялся путешествующим дворянином, и образ жизни вел веселый и разгульный: играл по-крупному, не скупился на богатые дары богам, а на скачки в День Радостного Солнца поставил целое состояние. И ведь выиграл, твареныш!

Собой Альдо Тремео был красив, ловок и в танцевальном искусстве, и в светском разговоре, и в фехтовальном зале. Дамы от него млели. Изабелла исключением не стала…

Все обстоятельства дела Эрме узнала позже, уже навсегда расплевавшись с Арантой и вернувшись в родной дом. Узнала не от Тадео (он никогда не касался этой истории), но от дяди Алессандро, а уж он в описаниях и оценках не скупился. Если отбросить лишние (и порой бранные) выражения картина получалось такая.

Где и когда именно Альдо впервые пересекся с Изабеллой — дело сотое. Но в какой-то миг люди стали частенько замечать, что они часто показываются вместе да и ведут себя подозрительно. Общество присмотрелось, сделало правильные выводы и принялось наблюдать.

Нашлись и доброжелатели, которые решили указать Тадео на развязное поведение его супруги. Ди Марко сии предупреждения проигнорировал. Так длилось некоторое время, пока однажды не повторилась ситуация, описанная в десятках пошлых баек о купце, пораньше вернувшемся из путешествия…

В данном случае муж не вовремя вернулся с рыбной ловли и, увы, застал любовников, в собственном доме и, так сказать, в разгаре процесса.

И тогда Тадео сделал вещь, бесповоротно угробившую его репутацию. Традиции Тормары в вопросе супружеской измены были категоричны: любовника жены, застуканного на месте преступления, полагалось убивать. Желательно без промедления. Расправу над неверной женушкой, на усмотрение рогоносца, можно было и отложить на время, но позволить сопернику уйти живым — двойное бесчестье!

Разумеется, законы этого не одобряли, равно как и служители Девяти. Вот только на практике никто бы не стал жестоко преследовать поборника нравственности: дело ограничилось бы штрафом в казну и покаянием (не самого тяжелого вида).

Тадео молча указал рукой на дверь.

Учитывая, что в руке была острога, парочка своему счастью не поверила. Но шанс не упустила. Любовники бочком-бочком протиснулись мимо безмолвного Тадео и, теряя скомканные предметы одежды, по лестнице выкатились на улицу, так что, по выражению раздосадованного дяди Алессандро, «портки этот ублюдок натягивал уже посреди мостовой».

Разумеется, мимо шедшие зеваки не пропустили такого зрелища и разнесли рассказы по всему городу. Общество возбудилось и жаждало развязки.

Объяснить свой странный поступок Тадео не соизволил, и оттого был почти единодушно и окончательно припечатан глупцом, трусом и слабаком. Родичи ди Марко отказались иметь с ним дело, пока он не смоет позор с родового имени кровью обидчика, а когда стало ясно, что Тадео не одумается, нажаловались правителю. Герцог Джез, придя в ярость от такого попрания древнего благочестия, вызвал Тадео к себе, выругал последними словами и отправил прочь с глаз — в ссылку на берега Тиммерина, в «клоповник».

Впрочем, Джез всегда был вспыльчив, но отходчив, и уже через три месяца сменил гнев на милость и изволил написать недотепе письмо с милостивым разрешением вернуться в столицу и зажить наконец как подобает родичу герцога и приличному человеку. Гонец метнулся на Тиммерин и вскоре вернулся с ответом.

Изгнанник умолял оставить его в изгнании как можно дольше, желательно — навсегда.

Эрме не изумлялась лишь потому, что ожидала чего-то подобного: ей, в отличие от остальной родни, Тадео писал часто и подробно и не скрывал, что покой и тишина Тиммерина впечатлили его до глубины