«Не жил по-людски и не будет», — скомкав письмо, вынес вердикт герцог и, подумав, добавил: «Ну и Язва с ним, с идиотом». После чего запретил беспокойной родне ди Марко дергать младшего дурня, и для Тадео наконец настали блаженные времена.

Что касается оскандалившейся парочки, то любовники, без промедления пустившись в бега, благополучно добрались до Гордейшей и жили там, по смутным сведениям, весело и вольно, однако недолго. Где-то через год виорентийский посланник меж делом отписал, что Тремео подрался в таверне с неизвестным и тем же вечером был найден в грязном переулке смертельно раненым. Эрме и по сей день гадала, была ли эта смерть случайностью, или родичи ди Марко настолько озлились, что не побрезговали нанять мастера кинжала и гаротты.

Куда после этого делась Изабелла, осталось неясным, но никто особо не интересовался, так как коллегия служителей Девяти в Лунном городе по личной просьбе герцога Гвардари «рассмотрела дело о разводе в отсутствие второй стороны и за наличием явных и неопровержимых доказательств прелюбодеяния брак расторгла». Родня Изабеллы против такого решения не протестовала, а когда люди Тадео привезли и свалили под дверь приданое, так и вовсе прикусила язык. Так и закончился этот грустный фарс.

И все же Тадео много умнее меня, подумала Эрме, закидывая руки за голову. Он сразу выбрал спокойную жизнь, а я все дергаюсь. Вот и додергалась до того, что, наобжигавшись, втрескалась по уши в авантюриста, подлеца и бесстыдника, который три года притворялся приличным и достойным доверия человеком. И ведь как притворялся!

Зря я отпустила Йеспера. Надо было добиться от него, где именно его господин, а не мяться, словно обиженная девица, не решаясь задать вопрос. Словно помрачение нашло, право слово. Но как она могла в одиночку остановить этого бездельника? Он бы просто дал деру в кусты. Привлекать же к делу Крамера было нежелательно: о том постыдном факте, что она сама выпустила наследство Лауры из рук, капитан был не в курсе. Да, и знал ли Варендаль о Лилии? Почему-то Эрме была убеждена, что нет. Иначе он не вел бы себя так свободно и естественно, как ведет человек, не знающий за собой подлости.

И что теперь? Действительно, привлекать к делу брави, как она посулила в разговоре с Тадео? Эрме думала на этим вопросом все последние дни и никак не могла решиться.

Она посмотрела в окно. Лунная галера продолжала свой вечный путь по небесному океану.

Проснулась она от странного ощущения тяжести в груди. С трудом открыла глаза и вскрикнула — прямо в лицо пялилась шерстистая звериная морда.

Заметив движение, морда выкатила горящие глазищи и сладко зевнула, показав острые зубы.

Эрме вздрогнула всем телом, инстинктивно подаваясь назад, и ударилась затылком о резное изголовье кровати. Существо — гибкое, серое — отпрянуло к краю постели, яростно зашипев. Блестящие, словно бусины из черного янтаря, глаза с раздражением уставились на Эрме. Длинный хвост воинственно распушился.

Сквозь не задернутые занавеси пробивалось бледное предрассветное свечение.

Вероника, запоздало сообразила Эрме, потирая ладонью ушиб. Ручная куница и, судя по всему, та еще тварь. Тадео, Тадео, лучше бы ты завел себе любовницу.

— Пошла прочь, — проворчала она. Зверек зафыркал, словно насмешничая, быстрыми скачками пересек комнату и по занавескам словно взлетел на подоконник.

Послышались шаги. Кто-то спускался по внутренней лестнице, отчетливо и тяжело шлепая босыми ногами по каменному полу.

Куница метнулась наружу. Крылья, что ли, отрастила?

Эрме поднялась с постели и, путаясь в ночной рубашке, побрела к окну. Еще жутко рано, с досадой поняла она, глядя на бледную, еще не окрасившуюся в нежные рассветные тона, полоску над горами. Склоны Ламейи были темны, озеро — пустынно и укрыто тенями. Шелестели волны. Спать бы да спать…

Поблизости раздалось раздраженное фырканье. Тварь, разрушившая ее сон, пристроилась на узком карнизе под окном, и высматривала что-то внизу.

На каменной скамье во дворе сидел человек в темной долгополой одежде, перетянутой широким поясом. Лицо его скрывал надвинутый капюшон, у ног примостился громадный черный пес в шипастом ошейнике.

Дверь открылась, и во двор спустился Тадео — босиком, в широких рыбацких штанах и без рубашки, волосы его были жутко всклокочены со сна. Он зевал во весь рот и зябко поводил плечами.

Вероника тут же сиганула с карниза наземь и, выгнув спину, в несколько прыжков догнала Тадео, вскарабкавшись по его штанам. Тот отцепил зверька от ткани и посадил на голое плечо. Эрме представила, как коготки впиваются в кожу, и поморщилась. Вся эта модная мелкая живность, которую разводили для забавы: ручные кролики, ласки и сфарнийские суслики — ее раздражала. Скоро додумаются держать дома крысюков из клоак.

Честная гончая или ловчий сокол — другое дело. И, пожалуй, коты — те пусть и наглые, но зато приносят явную пользу.

Человек поднялся со скамьи, откинув капюшон и поклонился, одновременно поймав пса за ошейник и взяв на ременный повод. Тот заворчал, не иначе как почуяв Веронику, и Эрме тут же одобрила такое собачье поведение.

Человек заговорил. Ни слов, ни лица его Эрме не могла разобрать толком, но, как видно, разговор был неприятным. Тадео слушал, иногда перебивая и задавая вопросы. Эрме видела, как напряглась его спина.

Наконец они умолкли. Человек, повинуясь кивку Тадео, отправился прочь, все так же держа пса на поводке. Тот шел, степенно переставляя лапы и слегка ворча.

Тадео остался один во дворе. Он стоял в задумчивости, сложив руки на груди. Как ни странно, Вероника тоже присмирела. Эрме решила прервать эту немую сцену.

— Что-то случилось, Тадео?

Он вскинул голову, только сейчас заметив ее в окне. Куница вытянула шею.

— Возможно, ничего, — ответил он, близоруко щурясь в сумраке. — Но, боюсь, что — преступление.

Глава третья

Загадка Дикого мыса

Изогнутый в виде изящной птичьей шеи бушприт лодки нетерпеливо покачивался над волнами, словно судно готовилось вот-вот взлететь над водой. Но, увы, тиммеринская фару, пусть и получила свое название в честь пернатой обитательницы здешнего побережья, крыльев не обрела, довольствуясь полотнищами парусов. Окрашены они были по древней традиции в охристо-белый цвет.

Эрме, сонно кутаясь в плащ, смотрела, как утренний Тиммори уменьшается, медленно, но верно превращаясь в едва различимую полоску на скалистой линии горизонта. На крыше замка горела искра флюгера — жестяной вестник ветра первым встретил встающее над Ламейей солнце.

Тадео, до отвратительного бодрый, стоял подле капитана кораблика — маленького загорелого до черноты человека