молодого и зрелого. Первый хочет отомстить другому за гибель своих родителей в автокатастрофе, но на руинах они осознают, что месть непродуктивна, а человеческую жизнь надо ценить. Невзирая на многочисленные клише, документальная основа — она поддержана чередой подлинных фотографий на финальных титрах — сделала свою работу.
Ярослав Забалуев в российской версии The Hollywood Reporter писал:
«По сути, „Землетрясение“ — фильм-память, к которому странно предъявлять художественные претензии. Он красиво снят, а сентиментальный дудук, звучащий за кадром, и появляющиеся в кадре часы с городской площади — дело вкуса. В основе каждого типажа второго плана здесь — реальный фотоснимок. Андреасян сознательно добивался такого уровня реализма, и цель достигнута — на тестовых просмотрах люди плакали и устраивали стоячие овации».
«Землетрясение» вряд ли как-то всерьез обогатило складывавшийся на глазах канон российского фильма-катастрофы, но подтвердило: чем дальше, тем сильнее была потребность авторов и продюсеров относить катастрофические события на безопасное расстояние, в том числе во времени. А любовно воспроизведенный в первых кадрах картины поздний СССР производил впечатление утраченного рая, вызывавшего приступ острой ностальгии даже у тех, кто никогда там не жил.
Землетрясение в Армении — воспоминание страшное, но консолидирующее. Чего не скажешь о Чернобыле. Вновь вспомним Светлану Алексиевич. После распада СССР ее новые «Голоса утопии» звучали из Чернобыля. Осмысляя грандиозную катастрофу, которая, по сути, положила конец советскому проекту, обнажив его уязвимость, Алексиевич устанавливала связь между первыми тремя книгами цикла о «красном человеке» именно в «Чернобыльской молитве» (1997). Своеобразным вступлением служит «интервью автора с самой собой», где повседневность военного сознания она сравнила с тем, что жители империи пережили во время аварии ядерного реактора:
«В Чернобыле налицо как будто все признаки войны: много солдат, эвакуация, оставленное жилье. Нарушен ход жизни. Чернобыльская информация в газетах сплошь из военных слов: атом, взрыв, герои… И это затрудняет понимание того, что мы находимся в новой истории… Началась история катастроф…»
Множество документальных и некоторое количество игровых фильмов о событиях Чернобыля в той или иной степени основаны на документальной прозе Алексиевич, сделавшей акцент не на технических обстоятельствах, а на человеческом измерении трагедии, на частных судьбах ее участников, героев и жертв.
В 2019 году вышел, вероятно, самый художественно и коммерчески успешный проект, посвященный этой теме, — пятисерийный мини-сериал HBO «Чернобыль», спродюсированный американским шоураннером Крейгом Мейзином и снятый шведским режиссером Йоханом Ренком. Вскрывая среди прочего политическую подоплеку аварии в Припяти и показывая во всех деталях реакцию советских чиновников, начиная с главы государства Михаила Горбачева, этот телефильм связывает неповоротливость репрессивного государства с несчастным случаем, к которому приводят сразу несколько причин: не только «человеческий фактор», но и несомненные признаки системного кризиса.
Подробный, беспрецедентно дотошный проект вызвал в путинской России отторжение. Многие обвиняли его в «антирусскости» и клюкве, то есть следовании не исторической правде, а оскорбительным стереотипам. В частности, журналист «Комсомольской правды» и пропагандист Дмитрий Стешин заявил, что сериал Мейзина и Ренка — часть кампании против российской корпорации «Росатом». Его параноидальная колонка заслуживает развернутого цитирования.
«Если сериалы снимают, значит, это кому-то нужно. Первое, что меня удивило, — почему сериал о событиях 33-летней давности, сняли не к круглой дате, что было бы коммерчески логично и легло на какой-то информационный фон? Возможно, причина иная. И я ее, кажется, нашел. <…> Всему миру вдруг показывают вызывающий дрожь и ужас сериал „Чернобыль“. О том, как дикие, бестолковые и безалаберные русские устроили с помощью своих реакторов небывалую экологическую катастрофу в Европе. Разумеется, люди, принимающие решения о постройке АЭС, вряд ли будут руководствоваться при этом эмоциями из сериала. Нет. Сериал „Чернобыль“ для простой публики. Той самой публики, что выходит на митинги с плакатиками: „Не допустим второго Чернобыля“. А потом с ужасом смотрит на графу „электроэнергия“ в платежке за квартиру. Вот как в Литве, где по предписанию ЕС атомную станцию закрыли и разобрали японцы. Или на Украине, где есть свыше 100 атомных объектов, но судьба их пока непонятна. Ничего личного, просто бизнес. Бизнес очень прибыльный, планетарного масштаба».
Канал НТВ, к этому времени ставший одним из рупоров государственной пропаганды, после мировой премьеры «Чернобыля» заявил, что вот-вот представит собственный 12-серийный фильм Алексея Мурадова на ту же тему. Анонсы намекали, что НТВ покажет «подлинную подоплеку» аварии в Чернобыле, в которой якобы виноваты иностранные диверсанты. Но впоследствии телепремьера внезапно была отменена — возможно, чтобы избежать сравнений с проектом HBO.
Этот случай не смутил взявшихся за собственный, полнометражный «Чернобыль» продюсера Александра Роднянского и постановщика (он же исполнитель главной роли) Данилу Козловского.
Картина должна была выйти через полтора года после сериала HBO, но из-за эпидемии ковида премьеру перенесли. Показ состоялся в апреле 2021-го, накануне 35-й годовщины чернобыльской трагедии. Талантливая и эмоциональная работа Козловского вызвала разноречивые отзывы, но все отмечали, что фильм был хорошо сделан по форме.
С точки зрения содержания и идеологии «Чернобыль» Козловского концентрировался не на системных причинах трагедии, а на непосредственном чувственном опыте свидетелей и участников. Создавалась почти мифологическая фигура героя-ликвидатора, в противовес полифоническому и многофигурному полотну Мейзина и Ренка. Процитирую собственную статью, опубликованную тогда в «Медузе»:
«Что-то нестерпимо элегантное есть в этом парадоксе: российский фильм получился более голливудским, чем сериал HBO. <…> „Чернобыль“ Мейзина и Ренка вслед за своим первоисточником, „Чернобыльской молитвой“ Светланы Алексиевич, показывал ничтожество даже самых героических усилий перед всепроникающим ядом радиации. Соприкоснувшись с ним, мало кому удавалось протянуть дольше одной серии, и в этом был прекрасный вызов кинематографическим законам. „Чернобыль“ Козловского, напротив, в лучших традициях блокбастера бросает вызов логике и физике. Такому фильму необходим главный герой — и он тут есть, сыгранный самим постановщиком. Именно он, вопреки всему, обязан пройти ради зрителя через все круги ада и дотянуть как минимум до финальных титров. Спасатель, работающий на Чернобыльской АЭС, Алексей Карпушин — душа компании, свой парень, добродушный донжуан и выпивоха, красавчик и балабол, которому за эти качества прощают некоторую ненадежность. На его плечи по воле сценаристов Алексея Казакова и Елены Ивановой суждено упасть грузу всех испытаний, составляющих „джентльменский набор“ фильма о Чернобыле.
Пожарный, первым прибывший на место аварии и вытаскивавший на себе облученных умирающих товарищей? Водитель скорой помощи, везущей в уже переполненную больницу задыхающихся пострадавших? Доброволец-водолаз, готовый нырнуть под реактор и вручную открыть проклятый вентиль, чтобы спустить воду и спасти весь мир от нового убийственного взрыва? В любых реалистических книге или фильме это были бы
