Между двумя новогодними выпусками, однако, ему довелось снять малобюджетный и бессловесный авторский фильм «Испытание» об истории любви на фоне испытаний атомной бомбы в СССР — эта искренняя и виртуозная картина в 2014-м получила Гран-при «Кинотавра» из рук председателя жюри Андрея Звягинцева. Таким образом, Котт удачно совмещал проекты личные с заказными, самым громким из которых стала «Брестская крепость».
Этот фильм, расширенный до четырехсерийной версии при показе на телевидении, впечатляет не только пиротехническими спецэффектами и огромной массовкой, но и количеством сюжетных линий. В основном внимание фокусируется на четырех сюжетах. Первый — о примерном семьянине и доблестном воине, начальнике погранзаставы, старшем лейтенанте Андрее Кижеватове. Это историческое лицо, а в фильме он архетипическое воплощение героического командира, бросающегося с пистолетом на противника и кричащего «В атаку!». Его сыграл Андрей Мерзликин, перешедший таким образом к эпическим амплуа после характерных ролей в двух «Бумерах» и «Обитаемом острове». Вторая линия связана с майором Петром Гавриловым (Александр Коршунов), обвиняемым в паникерстве, — он первым чувствует, что война вот-вот начнется; он воплощает в фильме подзабытую добродетель, бдительность. Третью ведет полковой комиссар Ефим Фомин, коммунист и еврей, в финале жертвенно идущий на расстрел, — это герой Павла Деревянко и голос защитников, проникновенно выкрикивающий в пустоту: «Я — крепость, я — крепость! Держим оборону, ведем бой». Четвертый сюжет, обрамляющий, принадлежит рассказчику — воспитаннику музыкантского полка, подростку Сашке Акимову (Алексей Копашов), некстати влюбленному в дочку Кижеватова и играющему на своей трубе «На сопках Маньчжурии». Музыка, как всегда, служит ключом зажигания в ностальгической машине времени, отправляющей зрителя в первых же эпизодах в идеальный светоносный довоенный СССР.
Доминируют во всех сюжетных линиях исключительно жертвенные и стоические мужчины — женщины и дети сливаются в коллективное, кричащее и страдающее под выстрелами и бомбами, тело. Другие важные персонажи — политрук-спартанец Иван Почерников (Евгений Цыганов), ведущий бой до последнего; военврач Маслов (Александр Сирин), который кончает с собой, исполнив врачебный долг; а также влюбленный в буфетчицу Соню киномеханик Колька (Максим Костромыкин), становящийся героем-камикадзе.
Этот наивный и миролюбивый персонаж особенно важен, ведь накануне трагедии солдаты в Брестской крепости смотрят привезенное Колькой кино — «Веселые ребята», воплощение советской музыкальной утопии, где невозможны беды и проблемы, где не существует смерти. Очевидно, такой же тоской по этой утопии и вызваны к жизни бесчисленные фильмы об СССР, снятые при Путине. При этом в доминирующем среди них военном жанре градус жестокости и натурализма лишь возрастает, будто транслируя зрителю травму от разрыва с идиллическим советским шаблоном.
В память о нем в «Брестской крепости» возникает еще одна побочная, но существенная линия. Под видом офицера НКВД в гарнизон проникает предатель, проводящий туда немцев, — коварного и не вполне проясненного персонажа играет актер Анатолий Кот. Как будто фильм сперва пытается намекнуть на зловещую роль «органов», но тут же отзывает свои обвинения, фокусируя внимание на героизме других энкавэдэшников (среди них и Кижеватов). Ведь на войне существуют только «наши» и «не наши». В этом отношении «Брестская крепость» — антитеза крамольным «Сволочам» Атанесяна, позволившим себе усомниться в этических основаниях действий НКВД во время Великой Отечественной.
Ровесник несчастных смертников-«сволочей» в «Брестской крепости» — музыкант Сашка. Функционально он (один из немногих выживших) в структуре повествования выполняет роль рассказчика из картин Германа-старшего, чей немолодой надтреснутый голос за кадром напоминает зрителю о временной дистанции. Но финальное явление уже постаревшего Сашки с внуком — судя по форме, курсантом военного училища — у современной Брестской крепости разрушает этот эффект.
С другой стороны, Сашка — наследник травмированных войной героев-подростков советского кино, от «Иванова детства» Тарковского до «Иди и смотри» Климова. Однако если Иван и Флера в тех фильмах переживали трагедию, преображаясь на глазах зрителя, то Сашка не меняется на протяжении действия «Брестской крепости», четко выстраивая приоритеты: сперва выполнить данное командованием задание, а уже потом спасать возлюбленную и заниматься личными делами. Это не ребенок, а стойкий оловянный солдатик из идеологически выдержанной сказки.
Прокат «Брестской крепости», при всем размахе, не увенчался настоящим коммерческим успехом, окупиться она не смогла. В кинотеатры пришло меньше миллиона зрителей. Был разноречивым и прием в прессе.
Валерий Кичин в «Российской газете» превозносил картину:
«Фильм Александра Котта — прежде всего поступок. В эпоху тотального цинизма и отрицания режиссер возвращает на экран идею подвига, что само по себе отважно. Подвига не за политический строй, не „за Родину, за Сталина!“ и даже не за святую Русь. Мужество „бессмертного гарнизона“ — акт человеческого достоинства. Категория почти мистическая, ее обозначают опошленным, приватизированным клерикалами выражением „духовная сила“. Но — реально существующая. Это, по фильму, единственная достойная человека идея, за которую можно умереть. Эта идея соединяет времена».
«Комсомольская правда», почему-то без указания автора, писала:
«Создатели „Брестской крепость“ сделали очень важную вещь — они очистили склоняемое направо и налево слово „патриотизм“ от всех наносных смыслов и без пошлости и излишнего пафоса показали патриотизм настоящий. Именно благодаря этому у „Брестской крепости“ есть все шансы запомниться как лучший отечественный фильм о войне, снятый в наши дни».
Колумнистка «Известий» и будущий политик Елена Ямпольская мягко пеняла картине:
«Я бы сказала, что „Брестская крепость“ — это советский (в хорошем смысле слова) взгляд на войну, если бы жизнь очевидно не забивалась здесь спецэффектами. Вся энергия ушла в батальные сцены, стрелялки и грохоталки, которые с определенного момента (фильм-то долгий, два двадцать) смотрятся как смена узоров в калейдоскопе».
Мария Кувшинова назвала на портале Colta.ru «Брестскую крепость» «образцом высокобюджетной некрофилии»:
«Вот это стало можно: выкладывать тела штабелями, отрывать в кадре головы и руки, поднимать столбы окровавленной пыли. Нельзя, очевидно, другого: никаких содержательных дополнений к усвоенной еще в советские годы информации, ни малейшей попытки объяснить (или хотя бы намекнуть), почему, собственно, эти люди оказались в глубоком немецком тылу уже в первые — даже не дни — часы войны. Но содержание, кажется, меньше всего интересует создателей: нет его — и не надо. Тащите взрывпакет. Интересно было бы узнать, как именно Фонд кино будет подсчитывать идеологическую прибыль от инвестиций в „патриотические блокбастеры“, если на секунду представить, что за этим стоит хоть какая-то идеология, а не ее приблизительная имитация. Единственный урок, который может вынести из „Брестской крепости“ потенциальная аудитория: в случае чего государство бросит вас в тяжелую минуту без объяснения причин, через двадцать лет наградит чем-нибудь посмертно, а еще через семьдесят выделит средства на то, чтобы про вас сняли некий фильм, который все равно никто не захочет смотреть».
