И. И. Обломова» и т. д.) и закрепленная как канон в первых «Утомленных солнцем», кажется в новой дилогии необязательным, добавленным лишь для умозрительной связности элементом. Как и Маруся, когда-то ключевой персонаж — жена комдива Котова, в которую влюблен Арсентьев. Из «Цитадели» мы узнаем, что она предпочла обоим мужчинам третьего — тюфяка и мямлю, зато доброго и заботливого. Да и героиня неузнаваема, ведь вместо Ингеборги Дапкунайте ее теперь играет другая актриса — Виктория Толстоганова.
Реакция журналистов и критиков на оба фильма была небывало бурной. Лидия Маслова в «Коммерсанте-Власти» дала фильму такую оценку:
«Сиквел не продолжает и развивает заложенные в первом фильме темы и мотивы, а раскрашивает их в более мрачные, макабрические цвета и вскрывает их инфернальную изнанку; не прослеживает судьбу персонажей, а служит им надгробной надписью».
Вспомню свою статью из журнала «Эксперт»:
«В „Цитадели“ хватает абсурда и даже бреда, но нет лжи: напротив, это кино очень откровенное, на грани эксгибиционизма. Ведь в фильмах Михалкова каждый — немножечко Михалков. <…> Человек, который был блестящ во всем, а потом продал душу, и остался один лишь блеск — да и то тускнеющий с годами. Пальцы по-прежнему ловкие и беглые, но музыка не вдохновляет. Одно слово — механическое пианино».
Роман Волобуев в «Афише» сетовал на творческую смерть — или, по меньшей мере, умирание автора:
«Проблема не в том, что Михалков нарушает правила, прогибает под себя реальность, отечественную историю и так далее, а в том, что в его фильме отсутствует то единственное, что дает художнику право на все эти вольности, — базовая кинематографическая магия. Когда он пугает — не страшно, начинает шутить — сразу хочется выйти куда-нибудь покурить, пытается обаять и растрогать — вот что уж он всегда умел как никто, а тут вдруг — не умеет. Его не слушается ни время внутри фильма (каждая вторая сцена длится вчетверо дольше, чем ее можно вынести), ни оператор Опельянц, самозабвенно берущий крупные телевизионные планы всего, что только можно, ни даже персонажи: артист Мерзликин, перед бессмысленной атакой сообщающий, что больше никуда не пойдет — не потому что боится, а потому что не хочет выглядеть мудаком, кажется, имеет в виду не конкретную атаку, а двухсерийное предприятие в целом».
Дмитрий Быков в «Новой газете» поднимался до обобщений.
«Кинематографический стиль позднего Михалкова — предельно адекватное эстетическое выражение эпохи Путина, когда полемика тоже бессмысленна. Культ мелких и сомнительных личностей? Фашизоидные молодежные организации с духовным растлением малолетних и откровенной травлей инакомыслящих? Предельный цинизм, доминирование личной близости к телу над всеми прочими критериями? Катастрофическое падение интеллектуального уровня страны во всем, от кинематографа и телевидения до идеологической доктрины? Всепродажность и вседозволенность? Манипулирование и спекуляция великим прошлым, которое ты не ковал, но приватизировал? На тебя просто смотрят голубыми глазами и простосердечно говорят: „Да. А что?“»
Разумеется, Михалков реагировал на вал подобных отзывов агрессивно:
«Да я в гробу эти придирки видел. Мне не в чем оправдываться. Люди плачут на картине, люди смеются там, где надо, и аплодируют стоя в конце. Что мне еще надо? Удовлетворить кинокритиков? Так я сказал, что они трупы для меня. Как я могу удовлетворить труп?» (из интервью «Комсомольской правде»).
Соблазн остановиться подольше на анализе михалковского magnum opus велик, уж слишком выразителен этот случай. Но его необходимо преодолеть по простейшей причине: «Утомленные солнцем — 2» оказались не только самым дорогим, но и самым провальным в новейшей истории фильмом. «Предстояние» собрало за месяц проката по стране лишь семь миллионов долларов (чуть больше миллиона зрителей), «Цитадель» — и вовсе полтора миллиона (двести тысяч зрителей). По сути, картина и дискуссии вокруг нее ограничились профессиональным кругом. Однако это никак не помешало Михалкову остаться популярной публичной фигурой. Аудитория давно воспринимала его как колоритного персонажа, царедворца и шута при Кремле, а чуть позже стала видеть в нем еще и пропагандиста, но не автора кому-либо интересных фильмов.
Можно поспекулировать на тему возможных причин столь оглушительного провала. Самая очевидная из них — то, что был востребован внятный, последовательный нарратив о войне, который мог бы соответствовать государственной политике милитаризации и присвоения давних чужих побед. Но даже его гораздо проще увидеть в «Мы из будущего» и «Брестской крепости», и тем более в поздних «Т-34» (2018) и «28 панфиловцах» (2016), чем в путаной и перегруженной михалковской эпопее. Вместо того чтобы предложить идеологическое содержание, автор по-достоевски упивается противоречивостью собственного творения. Он снимает обо всем — и в то же время ни о чем.
Другой просчет, который публика не простила Михалкову в «Утомленных солнцем — 2», — слишком бесстыжий нарциссизм: режиссер в этом проекте одновременно выступает в качестве сценариста и генпродюсера, сам играет одну из главных ролей, а еще в картине задействованы трое его детей (кроме Надежды и Анны, это Артем Михалков, сыгравший самого трогательного из погибающих кремлевских курсантов). Неудачный слоган «Великий фильм о великой войне» был расценен не как неуклюжая попытка завлечь аудиторию в кинотеатры, а как самовлюбленная реклама, постеры обеих частей немедленно стали жертвами беспощадных фотожаб и мемов.
Если же не довольствоваться слишком кричащей и потому раздражающей оберткой фильма, то можно заметить еще одно его свойство. Михалков на каждом шагу подчеркивает: ему можно то, что запрещено другим. Идея родины, которая поглощает и убивает собственных детей, выражена в «Утомленных солнцем — 2» куда ярче, чем в «Сволочах» (румяных мальчиков-курсантов, брошенных на убой, зрителю даже жальче, чем подростков-беспризорников). Штрафбаты и заградотряды — один из центральных элементов интриги. Сплавленность, нераздельность ГУЛАГа и фронта заявлены с первой же сцены. И это не говоря об аляповатой эротике, неуместном юморе и странной преувеличенности и искажении реальности. Все сошло Михалкову с рук как человеку, приближенному к трону. Но зритель безошибочно почувствовал в нем не своего парня-рубаху, которым изо всех сил пытается прикинуться Котов на экране, а ряженого генерала.
Тем не менее «Утомленные солнцем — 2» обнажили несколько тенденций, присущих не только самоупоенному художнику в закатной фазе своего дарования, но и всему российскому кинематографу, а также формирующейся на глазах вокруг войны идеологии. На этих тенденциях следует остановиться.
Первая из них — обращение к фигуре Сталина. В первых «Утомленных солнцем» лицо генералиссимуса на красном стяге являлось в небе как метка Антихриста, ждать физического присутствия вождя на экране не стоило. В «Предстоянии» и «Цитадели» гипнотизирующий своей вкрадчивой интонацией Сталин, сыгранный загримированным до неузнаваемости Максимом Сухановым, появляется в нескольких ключевых сценах.
В прологе он видится во сне
