Эти фильмы можно назвать высшими точками в карьере Балабанова и Рогожкина — по меньшей мере формально. Балабанов с тех пор не выиграл ни одного престижного фестиваля и ни разу не попал в лидеры проката, хотя снял несколько знаковых картин (в частности, «Груз 200»). Рогожкин вновь обратился к военной тематике в «Перегоне» (2006), но публика эту картину фактически не заметила, прохладно к ней отнеслась и критика. А вот автор «Звезды» Лебедев, напротив, угадал (или определил) важнейшую линию развития отечественного киномейнстрима, став родоначальником основополагающего жанра путинского масскульта. У него впереди были все более амбициозные и кассовые картины: «Волкодав из рода Серых Псов», «Легенда № 17», «Экипаж».

«Война» была попыткой честного и бесстрашного взгляда на ту часть реальности, которая вытеснялась в официальном нарративе и прессе, в том числе либерально-демократической. Поэтому картина, не гнушавшаяся натурализма и пугавшая зрителя, вызвала у многих отторжение и не обрела культовой славы «Брата» и «Брата-2». «Кукушка» проводила ревизию не столько событий Второй мировой, сколько традиционного отношения к ним, предлагая надмирно-примиренческую логику, в которой доминирование русского «народа-победителя» подавалось с мягкой насмешкой. Уже тогда подобный подход казался смутно-кощунственным, хотя концепция войны как скрепы только начали формироваться. «Звезда», напротив, была предельно прямолинейным в своем ностальгическом пафосе путешествием во времени, отправлявшим современных молодых людей (как персонажей фильма, так и его зрителей) в события героического прошлого. Великая Отечественная представала пространством прекрасного и простого подвига — самопожертвования ради родины.

Творческим ориентиром для Лебедева всегда был Стивен Спилберг, «Спасти рядового Райана» вышел всего за четыре года до «Звезды». Субъективная и репортажная камера в некоторых эпизодах «Звезды» рождена новейшими голливудскими трендами, а ставка на эффектность, столь мало соответствующая советским художественным стандартам, способна зацепить уже новую, выросшую на американских образцах аудиторию. Прототип одного из героев недовольно говорил позже, что артиллерия никак не могла «прикрывать» переход линии фронта разведчиками, ведь главная задача — сделать это незаметно. Однако авторам было необходимо иное: не скрыть, а обнажить, показать подвиг как можно выразительнее.

Яркие характерные персонажи, в диапазоне от ясноглазого красавца-командира Травкина (Игорь Петренко) до интеллигента-салаги Воробья (Артем Семакин), от снайпера-охотника Темдекова (Амаду Мамадаков) до балагура Мамочкина (Алексей Панин), четко прописанная романтическая линия (речь о сугубо платонической любви молодой радистки к красивому разведчику), а еще — пронзительная оркестровая музыка мэтра советского кино Алексея Рыбникова привлекли публику. Образная система «Звезды» отличается внятностью и простотой. Сквозная метафора — взлетающая и гаснущая во тьме сигнальная ракета; так же вспыхивают и горят недолго, зато ярко, отданные за отчизну жизни молодых героев. Когда погибает самый юный и беззащитный из бойцов, камера взмывает над домом и лесом, будто сопровождая отлет души. «„Земля“, „Земля“, я — „Звезда“», — повторяют разведчики в захваченную у немцев рацию, и сразу ясно, на какой недостижимой вершине находятся эти самоотверженные мальчики в маскхалатах.

Собственно, сюжет посвящен тому, как группа разведчиков, не отвлекаясь на сантименты, преодолевая неуверенность и страх, не замечая лишений и ранений выполняет порученную им миссию, о которой необходимо донести самому главнокомандующему. Один за другим они погибают, и в экстатическом финале, под закадровый голос рассказчика (как выясняется, тоже сложившего голову на войне), сливаются в своего рода «бессмертный полк», демонстрацию погибших солдат — тогда одноименный общественный проект еще не был изобретен и тем более присвоен государственной пропагандой. Никаких иных задач и функций у разведчиков нет. Этических дилемм и морального беспокойства, так или иначе присущего героям Балабанова и Рогожкина, они лишены начисто. Видимо, именно этим и привлекли.

Зрителю предлагалось встать в позицию радистки Кати (Екатерина Вуличенко), беззаветно влюбленной в недоступного лейтенанта Травкина, и поверить на слово разбитному Мамочкину: «Разведчики — лучшие кавалеры на фронте». В духе сентиментального романа прошлых веков после войны Катя так и не вышла замуж.

Алексей Васильев в «Афише», самом модном издании начала 2000-х, точно передавал чувства, которые фильм Лебедева вызывал у зрителя, уставшего от релятивизма и цинизма отечественного авторского кино:

«Как только осветительная ракета, за которой напряженно следят праведные и правые славянские глаза лейтенанта Травкина, падает с черного неба в лес и начинает переливаться за ветками, <…> попадаешь в детство. Симфоническое кино, монолитные чувства, жизнь прекрасная, какой она может быть только под дулом вражеских ружей, любовь, которая — нежное эхо друг друга. Режиссеру Лебедеву и самой киностудии „Мосфильм“ удалось повернуть время вспять. Не они первые озадачились тем, чтобы вернуть на экраны интонацию советского кино — что разумно, раз новые времена не выдвинули достойного кинослога. Но им первым это удалось. Это кино смотришь без рефлексий, но — замирая от страха, негодуя на зверства, плача без стыда».

Андрей Плахов в «Коммерсант-daily» сухо возражал на восторги в статье со знаменательным названием «Подвиги разведчиков»:

«Нынешняя „Звезда“ реставрирует идеологию, жанр и стиль старого советского военно-патриотического кино… <…> Однако именно в возврате к советской военной мифологии, очищенной от бытовой правды, от психологических и языковых подробностей, но также от поэтических метафор, секрет того, что „Звезда“ выглядит чуть ли не постмодернистским экспериментом. <…> Как это ни странно, прием работает и возвращает нашу генетическую память к столь же условным и абсолютно неправдоподобным коллизиям военных фильмов Ивана Пырьева или того же „Подвига разведчика“. Чистота и цельность стиля действует на подсознание и высекает эмоции, которых совсем не ждешь. И даже „приклеенный“ финал с пафосным закадровым текстом вписывается в давнюю советскую традицию и не выглядит чужеродным».

Сам режиссер в интервью Марии Кувшиновой для «Известий» отрицал, что руководствовался конъюнктурными соображениями при выборе материала (и вправду на тот момент смотревшегося в российском прокате скорее чужеродно и почти экзотично), ссылался на опыт советского военного кино 1970-х и так объяснял свои мотивы:

«Мне просто хотелось сделать картину о людях, которых нам не хватает. Многие из них были идеалистами, романтиками, шли добровольцами на фронт и первыми ложились на дзоты».

Если «Звезда» обозначила вектор патриотической романтики, рассчитанный на некритичное чувственное восприятие мифологизированных событий Великой Отечественной, то четыре года спустя вышел другой фильм о том же историческом периоде. Он привлек зрителей (собрал около десяти миллионов долларов при бюджете два с половиной, в кинотеатры пришли два с лишним миллиона зрителей), но вызвал категорический протест большой части аудитории —