«Стиляги» — попытка соединить традиции нарядного советского кино с волной новых постмодернистских мюзиклов, в духе «Танцующей в темноте» или «Мулен Руж», заодно вспомнив о протестном духе послевоенного американского музыкального кинематографа (в особенности «Волос» Милоша Формана). Тематический материал — молодежное движение стиляг в послевоенном СССР и противостояние одетых в цветастые шмотки неформалов серым «жлобам». Герой фильма Мэлс (Антон Шагин) — это имя представляет собой аббревиатуру фамилий Маркс, Энгельс, Ленин и Сталин — превращается из моралиста-комсомольца в стилягу под влиянием внезапно нахлынувшей любви к красавице Полине, она же Полли, она же Польза (Оксана Акиньшина). Он рвет со своим кругом, учится играть на саксофоне, принимает в семью, то есть в коммунальную квартиру, где ютится с отцом и младшим братом, ребенка Пользы от другого мужчины — темнокожего американца.

Политическое противостояние Тодоровский декларативно превращает в эстетическое, выражая его декорациями и хореографией, костюмами и музыкой. При этом власти и репрессивные органы остаются за кадром: перед нами просто две молодежные группировки. Мотивом для конфликта становятся не столько идеологические установки, сколько ревность влюбленной в Мэлса идейной комсомолки Кати (Евгения Брик).

Правда, мать Пользы (Ирина Розанова) чуть не отрекается от дочери, называет ту шпионкой и в момент острого горя из-за внука, рожденного вне брака от иностранца, угрожает сгноить молодых родителей на Колыме. Но вскоре остывает и принимает темнокожего младенца в семью: «Глаза-то все равно наши». Отец же Мэлса, разбитной аккордеонист (Сергей Гармаш), признает ребенка сразу: «Наш!» Он искренне надеется, что дети «успокоятся», оставят свой бунт и у них выйдет «здоровая ячейка общества». Именно это и происходит во вполне советской по духу развязке, где непокорившиеся стиляги садятся в тюрьму, их высылают или отправляют в армию — на экране мы этого не видим, — а Мэлс с Пользой без явных сожалений забывают о прошлом и, «перебесившись», превращаются в нормальных тружеников.

Картина Тодоровского одной из первых проблематизирует сложные отношения советской и вслед за ней постсоветской подражательной «западнической» культуры с ее первоисточником. Согласно фильму, романтическое увлечение Мэлса, Пользы и их друзей джазом и западным стилем базируется на мифе. Один из персонажей, сын дипломата и студент МГИМО Фред (Максим Матвеев), таки отправляется работать в посольство в США, ради этого отказавшись от яркой одежды, вызывающей стрижки и отношений с возлюбленной. А вернувшись, сообщает Мэлсу, что в Америке никаких стиляг нет. Таким образом, свобода показана в фильме как иллюзия, стремление к которой исчезает с возрастом.

Сбивает с толку и финал, в котором ни одно из внутренних противоречий героев не разрешено — зато Мэлс и Польза, необъяснимо помолодевшие и повеселевшие, идут уже по современной Москве, по «Бродвею» (то есть по центральной Тверской улице) прямиком к Кремлю, а к ним присоединяются неформалы всех времен — рокеры, металлисты, панки, — распевая хором благодушную балладу группы «Чайф» «Шаляй-валяй». Мол, если и были проблемы в прошлом, сегодня от них остались только трогательная музыка и хоровое пение.

Сюжет с темнокожим младенцем напрямую отсылает к «Цирку» (1936) Григория Александрова, одной из самых любимых в сталинское — впрочем, и в последующее время музыкальных картин. Саундтрек к ней писал Исаак Дунаевский, его «Песня о Родине» из фильма, по словам Леонида Парфенова, была «гражданским гимном» СССР и позывным Всесоюзного радио. Возможно, не случайно действие одной из сцен «Стиляг» разворачивается в цирке. А в фильме «Цирк» есть свой эпизод с триумфальным финальным шествием, причем под портретами вождей.

Проход неформалов по Тверской на съемках мюзикла Тодоровского долго и с трудом согласовывали, улицу для этого специально перекрывали. С тех пор неоднократно точно в том же месте, где снимали финальную сцену «Стиляг», проходили различные — как правило, запрещенные властью — акции протеста, в том числе в поддержку Алексея Навального. Перекрывать центральный проспект столицы с тех пор не разрешалось никому, за исключением самих властей, останавливающих движение по Тверской во время официальных праздников, например для проведения военного парада на 9 мая и его репетиций.

Весьма скромные коммерческие результаты «Стиляг» (в прокате они собрали меньше двух других вышедших на Новый год картин, уступив «Обитаемому острову» Федора Бондарчука и комедии Максима Пежемского «Любовь-морковь — 2») подтолкнули Тодоровского к тому, чтобы продолжить свои эксперименты в более знакомой и комфортной для него как продюсера форме — сериале. В 2013-м была выпущена 12-серийная «Оттепель», также не побившая рекордов, но ставшая одним из наивысших художественных достижений в карьере Тодоровского. Это откровенно личный проект, главный герой которого, оператор Виктор Хрусталев, очевидно отсылает к отцу режиссера: Петр Тодоровский в начале карьеры был именно оператором и снимал, например, знаменитую «Весну на Заречной улице». «Этот фильм, конечно, посвящен моему папе и его друзьям, многие из которых уже ушли, их не так много осталось. А это были фантастические люди, и они прожили фантастически яркую жизнь», — признавался автор Первому каналу, где и состоялась премьера сериала.

Действие «Оттепели» разворачивается в 1961 году на «Мосфильме» и связано с самоубийством талантливого сценариста Кости Паршина (прототип — звезда оттепельного кино Геннадий Шпаликов). Его ближайший друг Хрусталев хочет снять фильм по оставшемуся от Паршина сценарию «Осколки» вместе с начинающим режиссером Егором Мячиным, но оба они в итоге оказываются на съемках комедии «Девушка и бригадир». Одновременно расследуется дело о самоубийстве, ведущее зрителя по лабиринту личной жизни главных героев. «Оттепель» впечатляет многим: и кастингом — Хрусталев и Мячин сыграны ведущими актерами авторского, да уже и коммерческого кино 2010-х Евгением Цыгановым и Александром Яценко; и постановочным размахом (особенно это касается «фильма в фильме» и музыкальных сцен); и не вполне точных в историческом отношении, но запоминающихся, сделанных с выдумкой и тщательностью костюмов и декораций.

Песни снова писал Меладзе. Одна из строчек «Я думала, это весна, а это оттепель» цитировалась по поводу и без. Очевидно, так осмыслялась неполноценность медведевской оттепели — скороспело завершившейся и сменившейся ужесточением политического климата в реальной России. Центральная тема сериала — компромисс с совестью. Тодоровский стилизует кинематограф 1960-х, вводя табуированные для СССР темы, в диапазоне от гомосексуальности до политического диссидентства, но парадоксальным образом его сериал также состоит из умолчаний, делая события прошлого слегка замутненной метафорой современности, с новой (но не такой уж и несхожей) системой