…«ласточка» или имена богинь… – ласточка и ласточки – частотные образы в Tristia: встречаются в стихотворениях «Что поют часы-кузнечик…» («Что зубами мыши точат / жизни тоненькое дно, – / Это ласточка и дочка / Отвязала мой челнок». – Мандельштам 2009: 100), «Сумерки свободы» («Мы в легионы боевые / Связали ласточек – и вот…» – Там же: 103), «Когда Психея-жизнь спускается к теням» («…Слепая ласточка бросается к ногам / С стигийской нежностью и веткою зеленой». – Там же: 109), «Ласточка» («Я слово позабыл, что я хотел сказать. / Слепая ласточка в чертог теней вернется…»; «…То мертвой ласточкой бросается к ногам / С стигийской нежностью и веткою зеленой»; «Всë не о том прозрачная твердит, / Всë – ласточка, подружка, Антигона…» – Там же: 110), «Чуть мерцает призрачная сцена…» («…И живая ласточка упала / На горячие снега». – Там же: 112), «Мне жалко, что теперь зима…» («Стрекозы вьются в синеве / И ласточкой кружится мода…» – Там же: 114) и «За то, что я руки твои не сумел удержать…» («…И серою ласточкой утро в окно постучится…» – Там же: 115). Те же образы встречались и в вышедшем ранее «Камне»: в стихотворениях «Пешеход» («Я ласточкой доволен в небесах / И колокольни я люблю полет!» – Там же: 57) и «От вторника и до субботы…» («И ласточки когда летели / В Египет водяным путем, / Четыре дня они висели, / Не зачерпнув воды крылом». – Там же: 83).

…«дымок дешевой легкой папиросы мне кружит голову хмельней вина»… – из второй строфы начального стихотворения «Оттепели»: «О, мимолетной оттепели час… / Мне легкий ветер рассекает губы, / И хрустнул лед – кто обронил алмаз? / Кто затрубил в неведомые трубы? // Дымок дешевой легкой папиросы / Мне кружит голову, хмельней вина, / И звонкие ликующие осы / Поют в висках, и новая весна / Близка…» (9).

…«прозрачные, задумчивые дали пересекает ласточкою лето…» – начальные строки четверостишия, подписанного «Балаклава 1923»: «Прозрачные, задумчивые дали / Пересекает ласточкою лето, / А виноград как будто выпил света, / Как будто солнцем золотистым налит» (11).

…«И пляшут в звонком полукруге мои стеклянные шары». – Концовка стихотворения «Жонглер»: «Глядите ж, девушки, в испуге / на хмель мальчишеской игры!.. / …И пляшут в звонком полукруге / Мои стеклянные шары» (15).

…Гордон советует стихотворцу быть «ювелиром золотого слова» или, другими словами, писать правильный сонет, как он сам делает, «выполняя собственный завет». – Из сонета «Прошлое», подписанного «Москва 1923»: «Уйми разгул бунтующих стихов, / Похмелье творческое слишком пьяно. / Налей в бокал старинного чекана / Пурпурное вино веселых строф. // Учись у флорентийских мастеров, / Выковывавших чашечкой тюльпана / Эфесы шпаг своих. Такая рана / Таким оружием – есть дар богов! // Будь ювелиром золотого слова, / Чекань его, как кубок иль стилет, / Как, выполняя собственный завет, // Я заключил свои стихи в оковы, / И гранями сверкает мой сонет / – Тюльпан четырнадцатилепестковый <обратим внимание на редкую ритмическую форму пятистопного ямба в последней строке. – А. Д., Г. У.>» (14).

Но выполняет он его плохо: в сонете нельзя рифмовать «слова» и «оковы», а также недопустимо отсутствие опорной согласной в «небогатых» мужских рифмах… – Набоков, по всей вероятности, знал книгу Н. Н. Шульговского «Теория и практика поэтического творчества: технические начала стихосложения», в которой правилам построения сонетов посвящена большая глава с примерами (см.: Шульговский 1914: 458–499). В частности, Шульговский писал: «Рифмы, избранные для сонета, должны отличаться наибольшей степенью совершенства, т. е. относиться к высшему их разряду…» (Там же: 475–476). Совершенными рифмами высшего разряда он называл точные полноударные рифмы с общей согласной перед основной гласной рифмующихся слов, которая по-французски называется consonne d’appui (Там же: 356). В 1922 г. В. М. Жирмунский отметил, что недавно в моду вошла неточная рифма, или «рифмоид», – «уместная в разговорном стихе ахматовских „Четок“, но совершенно неуместная в применении к строгой форме октавы или сонета» (Жирмунский 1922: 44). Примечательно, что на фоне эпохи рифма Набокова крайне архаична: до 1923 г. «он не только избегает неточных рифм больше, чем даже старшие поэты, он широко пользуется йотированными рифмами, которые в его время уже ощущались как старомодное воспоминание о пушкинской эпохе» (Смит 2002: 110).

…на 17-й странице мы находим знакомый «душный и тяжелый» воздух, «тысячелетний мед», «пряжу Ариадны или Парки?» – Из стихотворения, подписанного «Балаклава 1923»: «Синий воздух, душный и тяжелый: / Как тысячелетний, терпкий мед, / А в висках – встревоженные пчелы, / Направляющие вдаль полет. // Вечер солнечный и слишком жаркий / Должен в памяти я сохранить… / Жизнь моя, натянутая нить / – Пряжа Ариадны или Парки?» (17). В читательском сознании эти стихи Гордона сопрягаются – прежде всего – со следующим стихотворением Мандельштама из книги Tristia: «Сестры – тяжесть и нежность, одинаковы ваши приметы. / Медуницы и осы тяжелую розу сосут. / Человек умирает. Песок остывает согретый, / И вчерашнее солнце на черных носилках несут. // Ах, тяжелые соты и нежные сети! / Легче камень поднять, чем имя твое повторить. / У меня остается одна забота на свете: / Золотая забота, как времени бремя избыть. // Словно темную воду, я пью помутившийся воздух. / Время вспахано плугом, и роза землею была, / В медленном водовороте тяжелые нежные розы, / Розы тяжесть и нежность в двойные венки заплела» (Мандельштам 2009: 121). О мотиве дыхания (и задыхания) у Мандельштама см. в классической работе: Taranovsky 1976: 1–20; Тарановский 2000: 13–39.

…«Ветер злой над темной дорогой, земля сорвалась – слышишь крик? И в ночи, под звездной тревогой листает ноты глухой старик». – Заключительная строфа стихотворения, посвященного Е. И. Бондер и подписанного «Берлин 1923»: «Знающий бога – немногословен, / Голос дрожит – к чему слова? / Сердце – тяжелый уголь – Бетховен, / Грива, седая голова. // В жилах течет косматое пламя, / Что же – химеру прижми к груди, / – Пусть разрывает ее когтями / – Смерти нет – а любви не жди! // Ветер злой над темной дорогой, / Земля сорвалась – слышишь крик? / И в ночи, под звездной тревогой / Листает ноты глухой старик» (27).

…хамоватый спондей… – здесь – соседство двух ударений – как, например, в «Двенадцати» (1918) Блока в начале строки «Эх, эх, без креста!» (Блок 1960–1963, III: 350).

…и отвратительную привычку корчить из себя «бродяг», «босяков», двигающихся по ландшафту, где очень много «буераков», «полыни», «гари» и очень мало поэзии. – Создавая обобщенный образ чуждой ему поэтики, Набоков отходит от текста книги стихов Гордона: в «Оттепели» нет «буераков», нет ни «гари», ни «босяков» (есть строки «И дымом пахнет кочевье, / И пахнет конем костер» (31), а также такие образы как «…губы, / что помнят привкус золы» и «…милый / привалов синий дым» (35); «босяков»