Хотя Набоков изменяет возраст Салли, начало монолога, где упомянут закон Манна и педофил средних лет, признавший себя виновным, не оставляет сомнений в том, что он имеет в виду дело Ласаля, как оно освещалось в газетах в 1950 году. Однако два трудно переводимых выражения, «morals offender» («человек, совершивший преступление против нравственности») и «cross-country slave» («рабыня, провезенная через всю страну»), отсылают к другому источнику – к той самой газетной заметке, упомянутой Брайаном Бойдом, которую Набоков скопировал (с небольшими купюрами) на отдельной карточке. Она датируется не 1950, а 1952-м годом и сообщает о трагической гибели Салли Хорнер в автомобильной катастрофе:

20. VIII. 1952

Woodbine, N. J. – Sally Horner, 15-year-old Camden, N. J. girl who spent 21 months as the captive [for a middle-age morals offender a] few years ago, was killed in a highway mishap early Monday. <…> Sally vanished from her Camden home in 1948 and wasn’t heard from again until 1950 when she told a harrowing story of spending 21 months as the [cross-country slave] of Frank LaSalle, 52.

LaSalle, a mechanic, was arrested in San Jose, Cal. <…> he pleaded guilty to charges of kidnapping and was sentenced to 30 to 35 years in prison. He was branded a «moral leper» by the sentencing judge[569].

[Перевод: Вудбайн, Нью-Джерси. – Салли Хорнер, пятнадцатилетняя девочка из Кэмдена, штат Нью-Джерси, которая несколько лет назад провела 21 месяц в плену [у мужчины средних лет, совершившего преступление против нравственности], погибла в автомобильной аварии на шоссе в ночь на понедельник. <…> В 1948 году Салли исчезла из своего дома в Кэмдене, и о ней ничего не было известно вплоть до 1950 года, когда она поведала жуткую историю о том, как 21 месяц провела в роли [провезенной через всю страну рабыни] пятидесятидвухлетнего Фрэнка Ласаля.

Механик Ласаль был арестован в Сан-Хосе, штат Калифорния <…>. Он признал себя виновным в похищении девочки и был приговорен к тюремному заключению сроком на 30–35 лет. При вынесении приговора судья назвал его «морально прокаженным».]

Набоков вычеркнул чернилами как раз те слова, которые использованы в тексте первой главы второй части – видимо, для того чтобы их случайно не повторить. Любопытно, что в том варианте сообщения агентства Associated Press, который совпадает с набоковской выпиской, соответствующие выражения даны в более грубой форме: «sex offender» («сексуальный преступник») и «cross-country love slave» («рабыня любви, перевезенная через всю страну»).

Как кажется, замена (если только ее не сделали пуританские редакторы неизвестной нам газеты) свидетельствует о том, что Набоков с самого начала готовился использовать сообщение в романе и сразу подверг его редакторской правке. У верхнего края карточки Набоков сделал рабочие пометы «in Ench<anted> H<unters> revisited» («вторичное посещение Привала Зачарованных Охотников»), «seldom read papers» («редко читал газеты»), «in the Newspaper?» («в Газете?»), из которых следует, что первоначально он намеревался процитировать или упомянуть газетное сообщение о гибели Салли Хорнер в заключительном эпизоде главы 26 второй части «Лолиты», действие которого происходит, как можно понять, в августе 1952 года – то есть именно тогда, когда это сообщение появилось в печати. Заехав в город Брайсланд, где Гумберт впервые овладел Лолитой в отеле «Привал Зачарованных Охотников», он заходит в местную библиотеку и просматривает «черный, как гроб», переплетенный комплект «Брайсландского Вестника», называя его «фолиантом рока» [Амер II: 321]. В газете Гумберт безуспешно пытается найти собственную фотографию, «снимок, случайно запечатлевший [его] посторонний образ», «Портрет Неизвестного Изверга» «на темном <…> пути к ложу Лолиты» [Амер II: 321]. Таким «отражением» вполне могла бы оказаться случайно прочитанная заметка о безвременной смерти Салли Хорнер, чья судьба так похожа на судьбу Лолиты, хотя параллель с Ласалем вряд ли пришлась бы по душе Гумберту. Подобно Германну, герою «Отчаяния», который считает себя выше Пушкина и Достоевского, а на самом деле являет собой карикатуру на их безумных персонажей, Г. Г. хочет представить себя исключительной личностью, ровней Данте и Петрарке, Верлену и Эдгару По, и он не в состоянии признать родство с заурядным пожилым механиком. Недаром той же профессией он наделяет мужа Лолиты, простого парня, к которому относится с величайшим презрением.

Илл. 2. Выписка Набокова из неустановленной газеты

Переместив аллюзии на историю Салли Хорнер в самое начало второй части романа и заставив Гумберта прочитать о ней в газете сразу после похищения Лолиты, Набоков сделал ее важным (может быть, самым важным) ключом к роману, позволяющим понять, что утаивает хитроумный рассказчик. В каком-то смысле Гумберт проделывает со своими читателями то же, что и парикмахер в Касбиме, который, постригая его, «все болтал о каком-то своем сыне-бейсболисте»:

Время от времени он вытирал очки об мое покрывало или прерывал работу дряхло-стрекотавших ножниц, чтобы демонстрировать пожелтевшие газетные вырезки; я обращал на это так мало внимания, что меня просто потрясло, когда он наконец указал на обрамленную фотографию посреди старых посеревших бутылочек, и я понял, что изображенный на ней усатый молодой спортсмен вот уже тридцать лет как помер [Амер II: 262].

Предъявляя нам свои отредактированные «газетные вырезки», Гумберт явно не хочет, чтобы мы связали судьбу Лолиты с судьбой Салли Хорнер, но переклички между ними настолько сильны, что реальная история жизни и смерти девочки из Кэмдена начинает помимо его воли просвечивать сквозь изощренный вымысел. Для Набокова, как он писал в романе «Дар», одним из важнейших источников творческого воображения является «пронзительная жалость» —

к жестянке на пустыре, к затоптанной в грязь папиросной картинке из серии «национальные костюмы», к случайному бедному слову, которое повторяет добрый, слабый, любящий человек, получивший зря нагоняй, – ко всему сору жизни, который путем мгновенной алхимической перегонки, королевского опыта, становится чем-то драгоценным и вечным [IV: 344].

Обманутая, поруганная, превращенная в «сексуальную рабыню», лишенная детства Салли должна была вызвать у него подобную жалость, и он подверг ее жизнь, оказавшуюся столь несчастной и столь короткой, «алхимической перегонке» в своем романе. В некотором смысле Набокову удалось вызволить Салли из небытия, а она, в свою очередь, помогает нам распознать в велеречивом и начитанном рассказчике второго Ласаля.

Знаки и символы в «Знаках и символах» Набокова

В часто цитируемом письме к главному редактору «Нью-Йоркера» Кэтрин Уайт, объясняя замысловатую ребусную структуру рассказа «Сестры Вэйн», не принятого журналом к печати, Набоков заметил, что некоторые из его ранее опубликованных рассказов построены по той же системе, «когда вторая (главная) история вплетается или прячется