и трофеи» русско-персидской войны, и большой бал, данный по этому случаю генералом Сипягиным, тифлисским военным губернатором. Грибоедов, согласно Тынянову, присутствует и на параде, и на балу, где ему приходится столкнуться с капитаном Майбородой, предателем и доносчиком, погубившим Пестеля и других декабристов и вознагражденным за донос переводом из армии в гвардейский полк. По-видимому, ради этого драматического столкновения Тынянов придумал и торжественный парад, и бал, которых на самом деле не было: Грибоедов приехал в Тифлис поздно вечером 5 июля 1828 года, – вопреки хронологии Тынянова, не за несколько дней до, а через несколько часов после гвардейского полка, который уже 7 июля отбыл в Петербург[324]. Соответственно, все подробности парада и бала либо перенесены из исторических описаний аналогичных церемоний, либо полностью вымышлены. Среди них – разговор Грибоедова, Сипягина, П. Д. Завилейского и графини Паскевич о газете «Тифлисские ведомости», тогда только что начавшей выходить в свет. «В этом номере, – говорит Завилейский, – будут чудесные статьи. Я читал с удовольствием: об ученых блохах – простите, графиня, – и об одном мужике»[325]. Затем Сипягин подробно пересказывает анекдот о мужике из Имеретии, который потребовал у провиантской комиссии вернуть ему десять пустых мешков, ему принадлежащих и остававшихся у внезапно умершего комиссионера. В комиссии над ним посмеялись и посоветовали о мешках просить у Бога. Через несколько дней мужик явился в комиссию снова и сказал, что Бог, к которому он, по совету чиновников, обратился, велел ему получить мешки в комиссии. Чиновники, понятное дело, «изумились и говорят ему: что ты лжешь? А мужик отвечает: если, говорит, не верите, то справьтесь о том у Бога»[326].
Ни заметка об ученых блохах, ни анекдот о мужике в «Тифлисских ведомостях» за 1828–1829 годы не появлялись. Более того, подобные материалы вообще не могли быть помещены в первых номерах газеты, которая начала печатать занимательные мелочи под рубриками «Разные известия» или «Смесь» только с середины 1829 года. Правда, анекдоты в газете изредка печатались, но все они носили героический характер и рассказывали о подвигах солдат на поле брани и местных жителей в борьбе с природой[327]. Тынянов совершает подмену, заставляя своих персонажей обсуждать содержание не «Тифлисских ведомостей» 1828 года, а выходившей на грузинском языке в 1819–1821 годах, то есть еще при Ермолове, «Грузинской газеты» («Картули газети») – редчайшего издания, известного только по описанию Е. Г. Вейденбаума. «В этой газете, – писал Вейденбаум, – были отделы смеси и анекдотов, в которых сообщалось об ученых блохах <курсив мой. – А. Д.>, морском змее в 150 фут. длины, девочке без рук и ног и т. п.»[328] По замечанию исследователя, большая часть анекдотов имела иностранное происхождение и лишь один, напечатанный под названием «Истинный анекдот» в номере за 12 марта 1820 года, – о мужике, требовавшем у провиантской комиссии вернуть ему десять мешков, – носил местный, кавказский характер. Вейденбаум приводит его полностью, по исходному русскому тексту[329], а Тынянов пересказывает близко к оригиналу[330].
Трудно сказать, зачем Тынянову понадобилось переадресовывать «Тифлисским ведомостям» анекдоты из забытой ермоловской «Грузинской газеты». Может быть, в связи с общей концепцией характеров исторических лиц в романе он хотел, чтобы детище генерала Сипягина – в тыняновском изображении бонвивана и вольнодумца старой, додекабристской, «ермоловской» складки, врага Паскевича и союзника Грибоедова – выглядело менее официальным и более фривольным, чем это было на самом деле[331]. Не случайно именно Сипягин рассказывает приятелю-полковнику за бутылкой вина о выпаде против Паскевича в парижской газете: «Пожалуйста – Journal des débats пишет: генерал Паскевич, талантами не одаренный, просто счастлив, удачлив, и всюду помогают ему les gens du malheur, господа сенаторы, те, что на Сенатских площадях в декабре танцевали»[332]. Вырезку из газеты он посылает Паскевичу, обведя это место карандашом: «Пускай его поерихонится»[333].
Фронтальный просмотр Journal des débats за 1828 год не выявил ни одного материала, который хотя бы отдаленно напоминал пассаж, процитированный Сипягиным. По всей вероятности, Тынянов просто выдумал этот отзыв о Паскевиче, чтобы загримировать субъективную авторскую оценку под объективную характеристику, данную наблюдателем-иностранцем, и тем самым подкрепить резкое противопоставление «хорошего» Ермолова и «плохого» Паскевича, на котором строится вся военно-политическая концепция романа.
Весьма интересен и третий случай цитирования Тыняновым газетно-журнальных источников. В седьмой главе «Смерти Вазир-Мухтара» Грибоедов в Тевризе просматривает новенькие английские журналы и в каком-то из них находит заметку о знаменитом английском актере Кине, которая почти полностью приводится в романе:
Он читал.
«Известный актер Эдмунд Кин снова вернулся в Лондон. Причина его отъезда – то обстоятельство, что он был освистан лондонской публикою в Кобургском театре. Сей достопамятный скандал завершился тем, что г. Кин, подойдя к рампе, с обычным хладнокровием своим сказал зрителям: „Я играл во всех образованных государствах, где только говорят по-английски, но никогда еще не видел столь грубых скотов, как вы“». <…>
«Вскоре после сего случая г. Кин распрощался с Англией и отправился в Америку. Но, будучи от природы тщеславен, г. Кин не столько был польщен успехом своим как художника, сколько тем, что одно индейское племя, у которого прожил он некоторое время, избрало его в число вождей своих. Вот что сказывает по сему поводу друг его, лицо почтенное, наш известный журналист Г. Ф.: „Мне доложили, что меня приглашает к себе индейский вождь по имени Элантенаида, на карточке же, оставленной сим вождем, значилось имя Эдмунда Кина. Я отправился в гостиницу, и слуга указал мне его нумер. Комната, куда я вошел, была освещена весьма тускло, и лишь в противоположном ее конце яркая лампа освещала подобие подмостков, а на них некое подобие трона, на коем восседал вождь. Я приблизился и невольно содрогнулся…“ <…>»
«…фигура, которая предстала моим глазам. На плечах у странного этого человека была накинута медвежья шкура. Сапоги, нечто среднее между штиблетами и сандалиями, утыканы были иглами дикобраза. На голове орлиные перья, сзади ниспадала черная лошадиная грива. Золоченые кольца в носу и ушах. За широким поясом томагавк. Руки его, украшенные браслетами, по временам протягивались судорожно вперед, точно желая что-то схватить. Он спустился с трона своего и стремительно подошел ко мне. Глаза его дико блестели.
– Элантенаида! – воскликнула хриплым голосом фигура…»
– Фигляр, – сказал, пожимая плечами, Грибоедов и вдруг нахмурился.
«По голосу тотчас же узнал я Эдмунда Кина. Гуроны допустили его в племя свое и избрали вождем под именем Сына Лесов, каковой титул он ныне присоединяет к своему имени. Передают, что уже в Дрюрилене утверждал он, будто никогда не чувствовал себя столь счастливым, как среди гуронов, когда дали они ему титул вождя».
Грибоедов швырнул книгу.
Этот несчастный актер, освистанный, который принужден был бежать из Англии, как он сам восемь
