– поэзии XX века – началось с „прозрения азбуки“, которое сказалось не только в audition colorée (цветном слухе), но и буквально – сказалось в заглавных буквах имен, „всех пятерых, начинающихся на ‘Б’, – пять чувств новой русской поэзии“ (Бунин, Блок, Белый, Бальмонт, Брюсов). Но какова альфа этого символистского алфавита? „Переходим в следующий век: осторожно, ступенька“. Ступеньку этой поэтической лестницы, gradus ad Parnassum, занимает поэт на ‘А’ – Анненский. С Годуновым они „одногодки“. Как Улисс, он не назван, он – „Никто“» (
Амелин Г., Мордерер В. Миры и столкновенья Осипа Мандельштама. М.; СПб., 2000. С. 182). Это истолкование целиком построено на натяжках и потому не кажется убедительным: с «прозрения азбуки» (то есть ассоциации букв с определенными цветами) у Годунова-Чердынцева начинается не восприятие современной поэзии, а становление эстетического сознания, в ходе которого он упивается «первыми попавшимися стихами», в десять лет пишет драмы, «а в пятнадцать – элегии, – и все о закатах, закатах…»; герой «Дара» родился в 1900 году, за четыре года до выхода «Тихих песен» Анненского, и потому никак не может быть назван «одногодком» последнего (см. P. S., с. 165 наст. изд.); при переходе к разговору о поэтах начала XX века сразу же цитируются Бальмонт и Блок, что не оставляет зазора между ними и Фетом. Шутливую реплику «Осторожно, ступенька» в таком случае логичнее считать аллюзией на начало одного из первых программных стихотворений русского символизма: бальмонтовское «Я мечтою ловил уходящие тени, / Уходящие тени погасавшего дня, / Я на башню всходил, и дрожали ступени, / И дрожали ступени под ногой у меня» (
Бальмонт К. Д. Стихотворения. Л., 1969. С. 93).
268
По всей вероятности, Набоков в первую очередь имел в виду стихотворение И. Анненского «Ветер» (сборник «Тихие песни») с его тютчевским построением: «Люблю его, когда, сердит, / Он поле ржи задернет флером <…> // Но мне милей в глуши садов / Тот ветер теплый и игривый…» (Анненский И. Стихотворения и трагедии. С. 73).
269
Dear Bunny, Dear Volodya: The Nabokov – Wilson Letters, 1940–1971. Revised and Expanded Edition / Ed., annotated, and with an introductory essay by S. Karlinsky. Berkeley, Los Angeles, London, 2001. P. 80 (письмо от 24 августа 1942 года).
270
Nabokov V. After Blok // The New York Public Library. Vladimir Nabokov Papers 1918–1987 (Berg Coll MSS Nabokov). Manuscript Box.
271
По сообщению Б. Бойда, в семинаре по русской поэзии 1880–1925 годов, который Набоков вел в весеннем семестре 1949 года в Корнельском университете, он выделял три главные стилевые линии ее развития (Тютчев – Фет – Блок; Бенедиктов – Белый – Пастернак; Пушкин – Бунин – Ходасевич), упоминая также Бальмонта, Брюсова, Северянина, Маяковского, Есенина, Гумилева и Ахматову, но не Анненского (Boyd B. Vladimir Nabokov: The American Years. Princeton, 1991. P. 137).
272
Адамович Г. Памяти Анненского // Цех поэтов. II–III. Берлин. 1923. С. 92–93, 95.
273
Адамович Г. Иннокентий Анненский // Звено. 1924. 28 июля. № 78. С. 2. Цит. по: Адамович Г. Собрание сочинений: Литературные беседы. СПб., 1998. Кн. 1: «Звено» 1923–1926. С. 76–78.
274
Адамович Г. Николай Ушаков. – Советские прозаики // Звено. 1927. № 4. С. 187–194. Цит. по: Адамович Г. Собрание сочинений. Литературные беседы. СПб., 1998. Кн. 2: «Звено» 1926–1928. С. 279–280. Адамович полемизирует здесь с эссе Вл. Ходасевича «Об Анненском», дважды напечатанным в 1922 году (Феникс. Сб. художественно-литературный, научный и философский. М., 1922. С. 122–136; Эпопея (Берлин). 1922. № 3. С. 34–56). В эссе утверждалось, что Анненский был отравлен ядом мысли о смерти. «С самого начала до самого конца, – писал Ходасевич, – смерть есть основной, самый стойкий мотив его поэзии, упорно повторяющийся в неприкрытом виде и более или менее уловимый всегда – словно острый и терпкий запах циана, веющий над его поэзией» (цит. по: Ходасевич Вл. Собрание сочинений / Под ред. Дж. Мальмстада и Р. Хьюза. Ann Arbor, 1990. Т. 2. С. 319).
275
Адамович Г. Памяти Ин. Ф. Анненского. (К двадцатилетию со дня смерти) // Последние новости. 1929. № 3172. 28 февраля.
276
Адамович Г. Рукопись // Последние новости. 1934. № 5019. 20 декабря.
277
См.: Адамович Г. Вечер у Анненского. Отрывок // Числа. 1930/1931. Кн. 4. С. 214–216. На вымышленность «мемуара» Адамовича первыми указали А. Лавров и Р. Тименчик еще в глухие советские времена, когда ссылки на эмигрантских писателей обычно запрещались редакторами и цензорами (см.: Лавров А. В., Тименчик Р. Д. Иннокентий Анненский в неизданных воспоминаниях // Памятники культуры: Новые открытия. Л., 1981. С. 117).
278
Анненский И. Стихотворения и трагедии. С. 118.
279
См. в письме к Г. П. Струве от 3 февраля 1931 года: «…на-днях я видел у знакомых 4-ю книжку „Чисел“. Мне бы очень хотелось дать о ней для „России и Славянства“ отзыв. Напишу довольно остро, – je ne vous dis que ça» (Письма В. В. Набокова к Г. П. Струве. Часть первая: 1925–1931 / Публ. Е. Б. Белодубровского и А. А. Долинина // Звезда. 2003. № 11. С. 143; см. публикацию этого письма в наст. изд.: С. 441–442).
280
В сатире на «Числа» – рассказе «Уста к устам», написанном в конце 1931 года, уже после выхода пятой книжки альманаха, акцент переносится на беспринципность его редакторов, которые, с одной стороны, провозглашали верность высоким идеалам «нового искусства», а с другой, печатали графоманские опусы богатых меценатов (см. об этом: Davydov S. «Teksty-matreški» Vladimira Nabokova. München, 1982. С. 37–51). Однако и здесь есть иронический намек на культ Анненского: главный герой рассказа, незадачливый графоман Илья Борисович, по простоте душевной берет себе псевдоним И. Анненский, не подозревая о существовании «литератора, пишущего под этим именем» [V: 346–347]. Редактор журнала Галатов (первый слог фамилии едва ли случайно повторяет инициалы Адамовича, в которого метит Набоков) сначала просит его заменить подпись на Илья Анненский, а потом печатает отрывок из его романа под псевдонимом «А. Ильин». «Ильин лучше Анненского, – думает Илья Борисович, – иначе все-таки могли бы спутать» [V: 349]. Если вспомнить, что Ильин – это известный псевдоним небезызвестного Ильича, то ядовитый смысл набоковской насмешки над партийными вкусами «парижан» становится очевидным.
281
Иванов Г. Собрание сочинений: В 3 т. М., 1994. Т. 3. С. 118–120.
282
Иваск Ю. О послевоенной эмигрантской поэзии // Новый журнал. 1950. № XXIII. С. 197.
283
Особой популярностью у «парижан» пользовались две цитаты: «Подумай: на руках у матерей / Все это были розовые дети» (второе стихотворение цикла «Июль») и «А если грязь и низость – только мука / По где-то там сияющей красе» («О нет, не стан»).
284
Гомолицкий Л. В Гамбурге (В порядке «Гамбургского счета») // Журнал Содружества.
