При Угедее политика Елюй Чу-цая пользовалась поддержкой, потому что она обеспечивала империю доходами от эксплуатации богатых китайских земель. Однако в связи с тем, что в империю входили также обширные мусульманские территории в Средней Азии, Иране, это создавало определённые противоречия в единой системе управления.
Известно, что в процессе своих завоеваний монголы активно использовали тактику предоставления захваченных территорий в управление представителям местной элиты. Именно эта тактика, по большому счёту, обеспечила им такой грандиозный успех в Китае, возможно, что и на других территориях. Существовала и серьёзная разница между самостоятельными владениями в Китае и аналогичными образованиями в мусульманских районах. В Китае каждое такое владение было миниатюрной копией общей китайской государственности, с сохранением всех базовых принципов её организации. Напротив, в мусульманских областях каждый назначенный монголами правитель воспринимал переданную ему территорию в качестве владения, полученного им за службу. Это соответствовало обычному для мусульманской системы управления институту икта.
Поэтому возникало противоречие. С одной стороны, в китайских районах существовала строгая регламентация жизни общества, требовавшая соответствующего института чиновничества. С другой — в мусульманских районах такой регламентации жизни не существовало, не было и развитой бюрократии. Вернее, бюрократия была, но не такого масштаба, как в Китае. Более привычна здесь была передача ответственным лицам прав на сбор налогов согласно откупной системе. Для монголов времён Угедея и Туракин это была сложная ситуация.
Несомненно, китайская система обеспечивала им значительные доходы. Однако мусульманская практика позволяла получать доходы вперёд и, что немаловажно, была значительно более простой для понимания. Взаимодействие с китайскими чиновниками требовало другого уровня организации императорской власти. Поэтому на этом этапе влияние мусульманской традиции государственного управления имело большое значение для Монгольской империи, и особенно её элиты.
В то же время для самих мусульманских откупщиков китайская практика организации жизни государства и общества открывала огромные дополнительные возможности. В первую очередь это касалось правил регламентации жизни общества и налаженного в нём учёта и контроля, что позволяло резко увеличивать доходы с территорий, взятых в откуп. Получив полную власть над той или иной провинцией в Китае, откупщик мог опираться на китайскую администрацию, эффективно контролирующую в ней положение дел. В результате от него не требовалось таких усилий по организации процесса, как в мусульманских районах.
Но для китайской бюрократии такие откупщики были серьёзной проблемой. Их власть носила временный характер и они, естественно, были заинтересованы в извлечении максимальной прибыли. Очевидно, что такие откупщики меньше всего беспокоились о поддержании традиционной китайской системы управления. В частности, они могли игнорировать финансирование школ для подготовки чиновников и всю систему регламентации общественной жизни. В любом случае деятельность откупной системы наносила ущерб китайской государственной традиции. По большому счёту она истощала ресурсы территорий и в стратегической перспективе приводила к снижению доходов казны.
В этот период в улусе Джучи, судя по всему, также широко была распространена откупная система. Она в первую очередь была ориентирована на зависимые оседлые территории и самым тесным образом была связана с мусульманскими откупщиками. Так, Плано Карпини сообщал, что «в бытность нашу в Руссии, был послан туда один Сарацин, как говорили, из партии Куйюк-хана и Бату, и этот наместник у всякого человека, имевшего трёх сыновей, брал одного, как нам говорили впоследствии; вместе с тем он уводил всех мужчин, не имевших жён, и точно так же поступал с женщинами, не имевшими законных мужей… Остальных же, согласно своему обычаю, пересчитал, приказывая, чтобы каждый, как малый, так и большой, даже однодневный младенец, или бедный, или богатый, платил такую дань, именно чтобы он давал одну шкуру белого медведя, одного чёрного бобра, одного чёрного соболя…»[567]. Если не обращать внимания на некоторую фантастичность информации о характере взимаемой дани — белые медведи, бобры — очевидно, что таким образом отражается представление современников Карпини о пушном звере как об основном богатстве северных лесных территорий, то очень похоже, что указанный «сарацин», скорее всего, как раз и являлся мусульманином-откупщиком. Хотя остаётся непонятным, означает ли фраза «пересчитал, согласно своему обычаю», что данный мусульманин-откупщик во времена правления Гуюк-хана уже использовал заимствованную из Китая практику проведения переписей для увеличения своих доходов.
Однако с момента утверждения в 1251 году власти нового кагана Менгу в Монгольской империи опять начинают активно обращаться к китайскому опыту эксплуатации населения. Особенность ситуации заключалась в том, что именно при Менгу монголы предприняли попытку начать распространение китайской практики по всей территории империи.
Стремление привести управление государством к единым стандартам, скорее всего, было прямым следствием влияния со стороны Китая и его бюрократии. Монголы при Менгу уже находились под впечатлением от возможностей Китая и его административной системы и видели все недостатки откупной системы в конкретных китайских условиях. По мере того как монголы объединяли в одну государственную систему ранее самостоятельные владения лояльных им местных китайских правителей, наверняка росли и доходы государства.
Богатый Китай при разумном управлении был способен обеспечить значительные поступления в казну. В данном случае это имело отношение к монгольскому государству. Поэтому вполне естественной была идея распространить на всю территорию Монгольской империи китайские принципы организации управления обществом. С целью повышения доходов государства и обеспечения его целостности. При том, что откупная система на территории Китая к моменту прихода Менгу к власти наверняка уже доказала свою неэффективность.
Одним из основных направлений распространения китайской традиции управления в Монгольской империи стала организация переписи населения по всей её территории. Так, в 1253 году она была проведена в Иране, в 1257-м перепись началась в русских землях, которые организационно относились к улусу Джучи. «Наши сведения о том, как производили перепись, дают основания предполагать, что за единицу считали не мужскую голову, а дом или семейство, подобно тому, как это издавна было принято в Китае»[568]. В то же время проведение переписи было только некоторой частью китайского опыта государственного управления. Она предоставляла первичную информацию о количестве налогоплательщиков, о причитающихся с них к выплате налогах, которые исчислялись согласно китайской традиции управления. Но без соответствующего бюрократического аппарата, способного осуществлять текущее управление обществом и в том числе обеспечивать регулярный сбор налогов, конечная эффективность проведения переписей была крайне низка. Заимствовав у Китая часть его практического опыта для использования в других частях своей империи, монголы не могли одновременно заимствовать ещё и его эффективно работающую бюрократию.
Однако перепись выполняла главную функцию. Она предоставляла монгольским властям информацию о количестве налогооблагаемых единиц на зависимых территориях. Следующий шаг заключался в том, чтобы на основе имеющейся информации обеспечить получение причитающихся
