Не случайно среди баскаков было довольно много не только мусульман, но и русских, которые получали аналогичные права и обязанности. Это были не только те люди, которые служили в отрядах откупщика и баскака Ахмата, но и представители местной элиты. «Под 1255 год летопись рассказывает о наместнике Бакоты Милее, ставшем ордынским баскаком. Наместник Кременца Андрей также был баскаком, получившим свою должность по Батыевой жалованной грамоте»[573]. Ещё одна ситуация связана с переписью 1257 года, которая началась со ««всей земли Суздальской»… В единственном источнике, зафиксировавшем это событие (Лаврентьевская летопись), не упоминается о каком-либо сопротивлении, просто сообщается, что переписчики (численици) сосчитали (исщетоша) население, чтобы определить размер дани и число военных слуг, назначили ответственных за группы в десять, сто, тысячу и десять тысяч человек — по-видимому, русских, а не татар, поскольку летопись не упоминает об их национальности»[574]. Для монгольской администрации был важен результат. Выходцы из русских земель могли лучше справиться с поставленной задачей. К тому же использование откупной системы приносило им самим неплохие доходы. Очень важно учесть, что в данном случае расходы улуса Джучи по содержанию тех же отрядов баскаков были минимальны, они наверняка целиком обеспечивались за счёт откупщиков.

Известно, что монгольская администрация выдвигала к зависимому населению очень много требований. Весьма показателен в этом смысле ярлык хана улуса Джучи Менгу-Тимура, выданный в 1267 году, в котором указывался весьма длинный список налогов и обязанностей. «С оседлого населения взималась дань. Очевидно, это и была та подать, которая взыскивалась на основании переписи. Характер переписи для обложения данью был; видимо, подомный, посемейный. Был также установлен сбор в пользу монголов, именовавшийся «тамга» и «десятина». Взыскивалось «ордынское серебро», упоминавшееся в летописях. Кроме того, население было обложено разного рода повинностями по обеспечению монгольских властей подводами, кормом и лошадьми. Население было обложено также «поплужной» податью, то есть поземельным налогом, взимавшимся с плуга. Кроме того, в ярлыке 1267 года упоминалась повинность выставлять воинов»[575]. Естественно, что такая подробная детализация налогов и обязанностей зависимого населения должна была учитываться в условиях, которые предусматривались при реализации откупных схем. Откупщик не мог ограничиться только выплатой какой-либо одной суммы налогов за взятую в откуп территорию. Это было типично для мусульман-откупщиков в обычных условиях. На территории русских княжеств им нужно было ещё и провести мобилизацию воинов, обеспечить их транспортом и продуктами, возможно, организовать почтовую службу и т.д.

Очевидно, что без привлечения чиновников из Китая невозможно было просто перенести китайский опыт на прочие территории Монгольской империи. Отсюда и появление баскаков как некоего промежуточного института, представлявшего собой нечто среднее между обычной китайской практикой и откупной системой. При всём желании улус Джучи не мог организовать внутри русских территорий собственную развитую администрацию, необходимую для такой системной и очень масштабной их эксплуатации, которая предусматривалась требованиями из Центральной Монголии.

Можно представить, что подобная схема налогообложения, несомненно, была весьма обременительна для зависимого населения. Помимо массы налогов и обязанностей в пользу монголов оно неизбежно должно было столкнуться ещё и с произволом со стороны откупщиков. Кроме того, для христианского населения русских земель ситуация осложнялась ещё и тем, что в своём большинстве откупщики были мусульманами («бесерменами»), что наверняка усиливало напряжённость между ними. Следовательно, сказывалось на отношении налогоплательщиков к монгольской власти.

Кроме того, немаловажно, что население русских княжеств в целом было непривычно к столь масштабному и детальному налогообложению. До прихода монголов здесь не существовало такого количества налогов и обязанностей. Надо отметить, здесь мы подходим к очень важному по своей сути вопросу: насколько высок в домонгольский период в русских княжествах был уровень эксплуатации зависимого населения? В свою очередь, ответ на этот вопрос тесно связан с другим, не менее принципиальным: какова вообще была на Руси в этот период степень концентрации политической власти и эксплуатации населения? Это очень сложная проблема, имеющая к тому же большое значение для оценки последующих событий.

Русский вопрос

Очевидно, что в домонгольский период княжеская власть значительно уступала по степени своего влияния на жизнь общества той власти, которую мы наблюдаем на русских землях уже в XIV веке и которая затем постепенно трансформируется в самодержавную власть сначала московских князей, а затем и русских царей. При этом известно, что до вхождения в состав улуса Джучи она была самым серьёзным образом ограничена различными формами местного самоуправления. Одним из известных его проявлений было древнерусское вече, наиболее дискутируемый общественный институт в средневековой русской истории. «Можно сделать вывод о том, что в социально-политической жизни Древней Руси в домонгольское время, кроме князей и боярско-дружинной знати, принимали участие горожане, выступающие в источниках под наименованиями типа «кияне», «новгородцы» и проч., так и под собственным именем «гражан»/«людей градских»»[576]. В любом случае вече было неким противопоставлением княжеской власти. Князья, несомненно, должны были считаться с вечем, той ролью, которую оно играло не только в социальной, но и в политической жизни древнерусских княжеств.

Вече в некоторых случаях могло оказать давление на князя с целью заставить его покинуть территорию княжества, пригласить другого князя, при необходимости обсудить принятие ключевых решений. Влияние веча больше всего проявлялось в критических ситуациях, князья зачастую не могли обойтись без его поддержки. Но самое главное заключалось в том, что в древнерусских княжествах в домонгольский период вече фактически представляло собой вооружённый народ, всеобщее ополчение. В военных действиях обычно участвовало практически всё мужское население, невзирая на его профессиональные занятия. В этом смысле очень показательна история с Липицкой битвой. После поражения в этой битве владимирского князя, возглавлявшего городское ополчение Владимира, летопись указывает, что «въ Володимере же тогда остались суть не супротивный народъ: попове, черньци, жены и дети…»[577]. То есть за исключением священников, монахов и женщин с детьми всё мужское население Владимира участвовало в указанном военном походе. Очевидно, что в условиях, когда в ополчение входили практически все жители того или иного города, князь, естественно, должен был считаться с народным собранием (вече). От его решений зависело участие общества в его военных предприятиях. Несомненно также и то, что всеобщее вооружение общества не могло не ограничивать действий князей. Это имело отношение и к возможному произволу с их стороны, в том числе и в вопросах налогообложения.

Необходимо отметить, что по своей природе древнерусский институт вече являлся результатом развития племенных собраний, типичных и для восточных славян и для