Настолько, что все разговоры стихают, и табун мужиков разных возрастов, жизненного опыта и соображалки вовсю пялится на невесту. Жадно.

А она, чуть смутившись от устремленных на нее взглядов, беспомощно и растерянно улыбается и выискивает в толпе того единственного, за чьей спиной ей комфортно. Кто прикроет. Убережет.

Бешеный это с легкостью читает в ее глазах, отступает, чтоб позвать друга, но Большой, словно почуяв, выходит на крыльцо, на пару мгновений тормозит, жадно пожирая взглядом свою женщину, а после…

Сбегает со ступеней с резвостью, которой от его массивной туши не ожидаешь, останавливается рядом с Тиной и… Подхватывает ее на руки.

И несет в церковь.

Так нельзя, это неправильно, не по канону.

Но хотел бы Бешеный посмотреть на того, кто попробует указать Большому на его ошибки.

И предложит поставить невесту на ноги.

Интересно даже будет, да…

Весело.

Но…

Нереально.

Бешеный не был ни разу на венчании, потому просто наблюдает со стороны.

Он не то, чтоб не верит в бога… Наверно, верит. Потому что столько всего в жизни видел, после чего реально только в бога и поверишь…

Но никогда не обращал внимания на ритуалы.

А вот сейчас…

Спокойный звучный напев батюшки, певчие, с прозрачными, хрустальными словно голосами, ярко горящие свечи, высокие сводчатые потолки, старинные иконы, золото и лазурь. И светло на душе.

И верится, что это все — надолго. Навсегда.

Его друг, буйный, жесткий, тяжелый мужик, бирюк, одиночка, по судьбе у которого, как и у самого Бешеного, было — прожить жизнь, ни за кого не цепляясь, никому не веря, ни у кого ничего не прося, сейчас стоит, смотрит на свою маленькую, хрупкую, невероятно красивую женщину, свою жену, говорит хрипловатым от волнения голосом что-то до такой степени простое и правильное, что каждое слово отзывается. И так хорошо делается в душе.

Так легко.

Бешеный смотрит на жениха и невесту, которые становятся мужем и женой перед богом, и в глазах все расплывается.

Это ничего.

Это просто свечи. Дробятся на блестящие кристаллы.

И каждый из них — многократное отражение жизни.

Правильное отражение.

***

— Папа Геня! Папа Геня!

Я откладываю книгу и смотрю на неугомонную хохотушку Алису, поймавшую в свои сети Игната. Он в дом не успел зайти, как его уже оседлали.

— Привет! — он широко улыбается, подхватывает дочь, кружит ее, словно маленький самолетик, на вытянутых руках. Благо, у нас потолки позволяют. — А чего одна бегаешь? Где твой дядька?

— Он с дедой машину мыл!

— Ого… А ты?

— А я смотрела! Потому что девочки не должны заниматься… этим… — Алиска очаровательно морщит лобик, становясь невероятно похожей на свою маму, Василису. Только волосы темные. — Тяжелым физическим трудом, вот!

— Это правильно, — серьезно кивает Игнат, — а сейчас чем занимаются?

— С Бурашкой играют в мячик!

— И ты играла?

— Да! Но чуть-чуть. Надоело!

— А мама где?

— Она в бассейне с папой Лешей!

— Не понял… — хмурится Игнат, смотрит на время, еще больше хмурится. — И давно?

— Нет! Только ушли! Сказали, никому не говорить, они плавать будут. И париться! Пока деда во дворе играет с Семой!

— Понятно… Я пойду… Помогу попариться. Ты деду не говори.

— А бабе Тине?

— Ей тоже…

— Так она сама все узнает, она же слышит!

Игнат резко поворачивается в сторону, куда указывает Алиска, замечает меня, тихонько сидящую в уголке гостиной, и смущается. Да так ярко и натурально, что у меня невольно улыбка появляется. Милый такой он бывает иногда. Обаяшка прямо.

— Тина, блин… Не заметил, надо же…

— Ничего страшного, — говорю я, — мы тут с Алисой читать пробуем…

— Ага… — бормочет он, — и как успехи?

— С переменным успехом! — бодро выдает Алиска.

Вот ведь коза! Словарный запас приличный у нее, а читать ленится.

— Ладно, — Алиска, мгновенно учуяв, что сейчас вероятен разбор полетов, спрыгивает с рук Игната, — я к бабе Вале! Она ватрушки печь будет! С картошкой! Шанежки называются!

И, пока никто не тормознул, уносится на кухню.

А мы с Игнатом остаемся наедине.

Он неловко переминается под моим насмешливым взглядом.

Протягиваю руку:

— Поможешь?

Игнат с подходит ближе и готовностью поднимает меня с кресла. А сам все поглядывает в сторону СПА-зоны.

— Иди уже… — вздыхаю я.

— Ага… Ты только Большому не говори, ладно? — в хитрых лисьих глазах моего зятя предвкушающие огоньки, — а то нифига не успеем… помыться.

— Хорошо.

Лис уносится, а я, переваливаясь, словно утка, и остро чувствуя спину и, особенно, поясницу, выхожу на улицу.

На задней веранде смотрю, как мой муж и мой сын играют со здоровенным псом, Бураном, сенбернаром того же возраста, что и Семен.

Они даже на свет в одном месяце появились.

Правда, сейчас Буран значительно превосходит Семена габаритами, причем, уверенно стремится к тому, чтоб и его отца перерасти. Но это вряд ли.

Мой муж играет в мяч с нашим сыном.

Могла ли я совсем, кажется, недавно, когда только-только приехала сюда, или когда меня приволокли голую в этот дом, даже подумать, что все обернется вот так?

Что грубый властный хозяин дома станет моим Зевсом Громовержцем. И что у нас появится маленький Семен Витальевич…

Папа, ты видишь это?

Семен мокренький, штанишки и майка — хоть выжимай. Полагаю, машину уже давно помыли.

На улице тепло, и лето в Карелии, не всегда ласковое, в этом году удивительно балует.

Кладу руку на живот и ощущаю мягкое прикосновение изнутри. Нашей дочери тоже хочется присоединиться к игре. И это уже скоро произойдет, да…Чуть-чуть осталось, и мы увидим Варвару Витальевну.

Мой Зевс Громовержец замечает меня и, что-то сказав сыну, идет к террасе.

— Ты что? — спрашивает тревожно, но я только улыбаюсь.

— Все хорошо, вышла на вас посмотреть.

— Алиска убежала тебя искать.

— Нашла уже. Там Лис приехал.

— А Вася где?

— В бассейн пошла с Лешей.

— И этот туда же свалил, да? — мой Громовержец хмурится недовольно.

— Ну хватит… — я провожу пальцами по его бороде, и хмурое выражение пропадает. Он ловит мои пальцы губами, тянет меня к себе, но осторожно, — они в самом деле только моются… На ее сроке это полезно, плавание и все такое… А одной ей туда лучше не ходить…

— Ну конечно… — выдыхает он, — сама-то веришь?

Не верю.

Но успокоить мужа надо. Молчать — тоже не вариант, вдруг Зевсу захочется в бассейн? А он занят.

— Ладно… — он обнимает меня, —