— Ну-ка. — Она поднимает бровь, явно готовая к вызову: угнаться за моим мозгом и странными сравнениями.

— Как будто ты целый год ждешь тыквенную специю, — говорю я, неся пустую чашу из-под теста к раковине. — А потом она появляется, и вдруг... ты становишься счастливее. Это не то, что тебе нужно, но, когда ты ее пьешь, пробуешь на вкус — это приносит маленькую искорку радости. Это делает жизнь теплее, ярче. Даже если это всего лишь на время.

— Я была с тобой на одной волне, пока ты снова не стала самокритичной. — Она щиплет меня за руку, а я отмахиваюсь от ее рук. — Генри не только на время. Обрати внимание, как он на тебя смотрит.

— Как он на меня смотрит?

— Как будто ты солнце. — Она хихикает, и на ее лице появляется мечтательный взгляд. — И он никогда не отпустит тебя. Как будто он врезал бы Джею, твоей сестре и твоим родителям, если бы это помогло тебе взбодриться. И знаешь что?

— Что?

— Ты тоже смотришь на него примерно так же.

Глава 20

Генри

— Удачной работы, красавчик. Пусть у тебя будет день с милыми, пушистыми пациентами и без коровьих задниц, — шутит Ник, а затем поднимается на цыпочки и прижимается к моим губам.

— Спасибо, милая.

Она улыбается мне в ответ, и я отрываюсь от нее. Что-то не так. Искра в ее глазах померкла, а улыбка не доходит до глаз, ее мысли витают где угодно, но только не в настоящем.

Неудивительно. Учитывая ее прошлое, появление бывшего, вероятно, меня тоже выбило бы из колеи.

Сердитый голос в моей голове ругает меня за то, что я ухожу, и призывает остаться с ней, но у меня сегодня назначены встречи, а здоровье животных — это не то, что можно перенести на другой день. Единственное, что я могу сделать, — это заглядывать к ней, когда смогу, будь то по дороге на работу или после, чтобы провести с ней вечер. Но сейчас я могу только смотреть, как она закрывает входную дверь, а сердце сжимается, и беспокойство скручивает желудок в узел.

Идя к машине, я невольно оглядываюсь через плечо. Через узкие матовые стекла боковых окон рядом с ее дверью я улавливаю ее тень. Сначала она прислоняется к двери, прижавшись к ней спиной. Но к тому времени, когда я дохожу до машины, она сползает на пол и сидит на нем.

Она все еще там, неподвижная, даже после того, как Дженсен залез на пассажирское сиденье, и все еще, когда я сажусь за руль.

Все во мне кричит, борясь с желанием выскочить из машины и побежать обратно в дом. Крепко прижать ее к себе и не отпускать, пока она не расскажет мне, что происходит в ее сложном, прекрасном разуме.

Но более рациональная часть меня понимает, что это скорее оттолкнет ее.

Это ужасно. Все, что я могу сделать, — это сидеть рядом с ней, когда ее мысли уносятся далеко, крепче обнять ее и быть рядом, если она когда-нибудь решит об этом поговорить. Доверие между нами все еще хрупкое, все еще пытается найти опору, еще более шаткое, чем Бэмби, который учится ходить. Потребуется еще время, чтобы я мог читать ее мысли и знать, чего она хочет, не спрашивая.

Мы движемся в этом направлении. Она уже не так часто рассказывает о своих душевных переживаниях по поводу своего бывшего. И я понимаю ее. Это неловкая тема для разговора с новым парнем. И все же я дорожу каждым словом, когда она это делает, надеясь, что она скоро поймет, что я здесь, чтобы остаться, и ничто из того, что она скажет, не сможет оттолкнуть меня.

А пока этого не произошло, жизнь идет своим чередом: я куплю кофе у Калеба, а Дженсен получит свое ежедневное угощение от любимого дядюшки. А позже мы пойдем на прогулку, чтобы я мог опробовать новый объектив для своего фотоаппарата.

Все как обычно.

— Генри! — Я поднимаю глаза и вижу Лорен, машущую мне рукой, сидя у стойки, с восторженной улыбкой на лице.

— Доброе утро, Лорен, — приветствую я ее, не столь восторженно, и поднимаю руку, чтобы быстро помахать Калебу. Он никогда не был человеком многословным, а по утрам тем более.

— Ты не выглядишь счастливым, каким должен быть. — Она прищуривает глаза, пытаясь прочитать меня, как чертову книгу. — Что происходит? — осторожно спрашивает она, рассеянно поглаживая Дженсена, когда тот кладет лапы на край ее стула, незаметно удерживая его подальше от кофе на стойке.

— Не знаю, — признаюсь я с глубоким вздохом, опираясь на барную стойку локтями рядом с ней. — Хотел бы я знать. Ник казалась такой умиротворенной, после того как вы начали помогать в антикварном магазине, но теперь она отстраняется, и я не знаю, что делать. Она как... вода, утекает сквозь пальцы. У тебя есть какие-нибудь идеи?

Она наклоняет голову и, думая, рассматривает ряд кружек на другой стороне бара.

— Она сказала тебе, почему?

— Нет. — Я качаю головой и глубоко вздыхаю. — Я думал, что все идет отлично. — Я прочищаю горло. — Впервые я заметил это сразу после появления Джея, но за последние несколько дней стало только хуже.

— Я могу предположить причину, но, предупреждаю, я не могу читать ее мысли, — говорит Лорен и пристально смотрит на меня. — Что, на мой взгляд, к лучшему, но... пожалуйста, имей это в виду?

— Хорошо, — говорю я, забираясь на один из барных стульев рядом с ней. — Расскажи мне.

Ее пальцы нервно постукивают по деревянной столешнице, отчего кофе покрывается лёгкими волнами, пока она пытается подобрать нужные слова.

— Знаешь, после того как Ник рассталась с Джеем, она сразу же ринулась вперед. То есть, после нескольких дней слез и выплеснувшихся наружу грусти и гнева. С самого начала она была полна решимости забыть все это, притвориться, что ее семьи больше не существует и что всей этой катастрофы не было. Кстати, для ясности, она ни за что не вернется к Джею, — быстро уточняет она, и я киваю.

— В этом я не сомневаюсь, — уверяю я ее, и она кивает.

— Я думаю, что сейчас ее донимает все остальное. — Она делает неопределенный жест рукой. — Предательство сестры. Предательство родителей. Вся эта борьба «паршивая овца против золотого ребенка». — Она делает глоток кофе, как раз в тот момент, когда Калеб ставит передо мной стакан с кофе на вынос.

— Ник всегда мечтала о теплых