А ту безотчётную буйную радость, захлестнувшую меня при появлении бывшего, я упорно заталкиваю обратно, туда, откуда она так неожиданно вырвалась — прячу за ненавистью, яростью, обидой — это в разы сильнее. И привычнее.

Сюрприз мне решили устроить, сволочи, всё за моей спиной замутили! Никому нельзя верить! Ну почему в моей жизни всё так по-дурацки… за что?

— Да пошла ты, зараза! — я отмахиваюсь от какой-то летучей гадости, жужжащей у меня перед носом.

Бр-р-р! Терпеть не могу всё это мохнато-крылатое братство. Не спят они ночью, что ли? А впрочем, неудивительно — стоило лишь подумать о своей неправильной жизни, и вмиг налетели мухи.

— И правда, Сашуль, выбиралась бы ты из своей купальни, — с ласковой материнской улыбкой просит Инесса. Ехидина!

— Алекс, я помочь, — Жорик, присев на корточки у бортика бассейна, протягивает мне руку и так тепло улыбается, что у меня аж сердце стонет.

Вот он, единственный человечище в этом гадюшнике — добрый, отзывчивый, справедливый. И красивый, между прочим… даже сейчас, с распухшим носом. И как он только терпит свою ведьму? А вот как уведу это сокровище у неё из-под носа, и пусть потом грызёт свои тощие локти, сука злая.

— Спасибо, Георгиос, — я охотно принимаю его помощь и выбираюсь из бассейна.

Мне уже и самой надоело плавать. К тому же главные уши куда-то упорхнули (интересно, куда?), да и подходящий репертуар закончился. И охрипла я уже. И протрезвела — чего орать-то почём зря?

Я демонстративно ни на кого не смотрю, но искоса подсекаю за всеми. Инесса неизменно грызёт свой мундштук и, как ястреб, пасёт за Жориком — ага-а, ссыканула, стерва! Возможно, при других обстоятельствах я бы и правда её встряхнула, заставив поревновать, а заодно и Вадик подёргался бы. Но здесь Инесса — моя гостья, а по законам гостеприимства негоже подкатывать к чужому мужику.

Хотя мама наверняка удивилась бы, услышь такое — ей-то подобные законы неведомы. Для нашей мамы заглянуть к подруге в гости и прихватить на обратном пути подружкиного мужа — это как за хлебушком сходить. Хорошо ей — без мозгов и без совести.

Я снова бросаю взгляд на Жорика. Нет, с этим милашкой играться — это всё равно как ребёнка обидеть.

— Сашок, съешь что-нибудь, п-пожалуйста, — просительно мурлычет Стешка. — Сань, ты слышишь?

Не слышу! И даже не смотрю в её сторону. Впрочем, я вообще много чего не слышу — где новогодний салют, оглушительная музыка, африканские барабаны… или что тут у них для подобных торжеств? На острове почему-то совсем перестало быть шумно, даже странно — как будто все забыли или забили на Новый год. А душа просит праздника.

— Сашуль, ты что, обиделась? — нежно воркует Стешка. Как будто это не она совсем недавно рычала на меня, как овчарка.

— Хамелеониха! — я обвиняюще наставляю палец на сестру.

— Почему х-хамелеониха? — она хихикает.

А я плещу в картонный стаканчик тёплое шампанское и, прежде чем выпить, снова тычу пальцем в Стефанию.

— И предательница! Оба иуды — и ты, и твой Геныч.

— Саш, ну х-хватит уже пить, лучше покушай, тебе же п-плохо будет.

Да мне уже плохо!

— Хуже уже не будет! — выдаю с утрированной горечью, одним глотком опрокинув в рот содержимое стакана.

И полная жопа в личной жизни придаёт тёплому игристому особенно мерзопакостный вкус. А самое паршивое, что мой бывший куда-то слинял вместе с Генычем. Быстро же он нашёл себе компанию и утешился! Гадство!

Кривясь от досады, злости и подступающих слёз, я падаю в ближайший шезлонг. Сейчас бы порвать кого-нибудь.

— Сашок, ты можешь мне не верить, но я п-правда ничего не говорила Вадику, — Стешка придвигается ко мне вместе с креслом. — Да, я знала, что он прилетит, но мы всё равно не смогли бы ему п-помешать… тогда какой смысл тебя заранее нервировать? Сань, да он любит тебя, как ненормальный! Он же ради тебя готов на что угодно… на любое б-безумство!

— А вот это, скорее, характеризует его, как идиота, поэтому я не спешила бы с выводами про любовь.

— Вообще-то, влюблённые в некотором роде все идиоты, независимо от пола и возраста, — осторожно вклинивается Инесса. — Но, знаешь, Алекса, мне кажется, что в сложившейся ситуации появление твоего Вадика тебе только на руку. — И, поймав мой возмущённый взгляд, поясняет: — Мальчик явно готовился, очень старался и безусловно рисковал, ведь он не знал, как ты его встретишь, и вряд ли рассчитывал на приятный отдых. Но тебя-то его прилёт ни к чему не обязывает, зато поднимает твою самооценку и избавляет тебя от лишней головной боли — не надо думать, где и с кем он проводит этот праздник и мучить себя сомнениями — а может, всё же следовало дать ему ещё один шанс?

Охренеть, да кем возомнила себя эта кошёлка — защитницей угнетённых самцов? И это после того, как размазала при всех несчастного Жорика⁈

— Не обижайся, милая, — поспешила добавить Германовна, похоже, прочитав мои мысли, — но только слепой не заметит, как между тобой и Вадимом искрит.

— В точку — искрит! Потому что я ненавижу эту сволочь! Но раз уж Вы так вовремя включили мозгоправа, тогда я тоже кое-что…

— Чш-ш, я знаю, что ты хочешь сказать, — ласково пропела Инесса и погладила своего грека по красивому рельефному животу. — Да, в своём глазу я иной раз бревна не вижу, но чужие дрова страсть как меня волнуют. Что поделать, так уж мы, женщины, устроены. И, к счастью, мой Жоржик это тоже понимает, поэтому мы здесь и вместе… правда, милый?

Жорик понуро опустил голову, и привычного «Да» в ответ не последовало. А я мысленно позлорадствовала — получи-ка!

— Но речь сейчас не обо мне, — вздохнув, продолжила Инесса. — Скажи мне, моя девочка, чего ты боишься сильнее — наступить на те же грабли или запретить себе рисковать? Это очень важно, но ты можешь не отвечать вслух, просто реши это для себя.

Если б я могла…

— Ты сама себя не п-простишь, если не дашь вам обоим шанс, — горячо выпалила Стешка. — И всю жизнь будешь думать, а вдруг всё могло быть иначе? А всего-то и надо было — сделать шаг навстречу. Да чем ты рискуешь?

— Чем⁈ — взвыла я. — А ты забыла, что я чуть не сдохла⁈ Или я вам всем уже поперёк горла, раз вы так спешите от меня избавиться?

— Ты уже привита,