Алиса Перова
Охота на Трясогузку
Пролог
21 декабря
Санта-Барбара (США, штат Калифорния)
Вадим Рябинин
Замуж?.. Моя Сашка⁈
Новость бьёт под дых, выбивая весь воздух. Тупо уставившись в глянцевый потолок, я с силой сжимаю в ладони мобильник и бормочу внезапно осипшим голосом:
— Пап… это такая херовая шутка?
Уже и сам понимаю, что нет — отец не станет стебаться на больную тему, и его слова звучат, как приговор:
— Да я и сам сперва не поверил. Я ж только сегодня вернулся… буквально час назад. Звоню Айке, чтоб завтра с утра состыковаться, а она занята — на свадьбу собирается. И ведь никто ни полслова, даже намёка не было! И когда только успели, партизанки?
— А сколько сейчас времени? — я подпрыгиваю на кровати, озираясь в поиске часов, но отец понимает, куда направлены мои мысли.
— Вадим, не дури, у них регистрация через три часа, ты даже к финалу банкета не успеешь. И о разнице в часовых поясах не забывай. Чёрт, наверное, зря я тебе сказал. Но я подумал, может, ты ей позвонишь? Вряд ли это поможет, но чем…
— Перезвоню, — рявкаю, уже сбросив вызов, и с раздражением смахиваю обнимающие меня руки.
— В чём дело, Вадим? — обиженно пищит Тина. — Что-то случилось?
— Случилось, — цежу себе под нос и сдёргиваю с кровати простыню.
Обмотав ею бёдра, я открываю список избранных контактов, и жму на впаянный в подкорку номер.
«Аленький».
Александрина… Сашка… Аленький мой. Она всегда первая в этом списке. И всегда для меня недоступна. Моя бывшая жена… моя первая, единственная и почти фанатичная любовь… ведьма, отравившая мой мозг и шипастой занозой засевшая в сердце. Я ещё не забыл, как она умеет любить… и убедился, что не умеет прощать.
Как же безмозгло всё вышло…
Что значили для меня все эти вертлявые куклы? Так — мимолётный пшик удовольствия, и никакого послевкусия. Но для женщин это всегда измена — лютая трагедия и самый тяжкий и непростительный грех. Я не хотел об этом думать в восемнадцать, и в девятнадцать не думал. А потом стало слишком поздно.
Твою ж мать! Аленький, не делай этого, прошу!..
В динамике короткие частые гудки. И снова… и снова, и снова! Отлично — я в чёрном списке!
— Нет, сука! Не-т! — падаю в кресло и со всей дури бью кулаком с зажатым в нём телефоном по стеклянной столешнице. Стол вдребезги, кулак — в тонусе.
— Ты что творишь? — взвизгивает Тина. — С ума сошёл⁈
Давно сошёл.
— Извини, — бросаю ей, не вполне осознавая, за что.
— Извини⁈ — звучит возмущённое, но тут же испуганное: — Ой, у тебя рука…
С моих пальцев на осколки стекает кровь, и я с удивлением разглядываю руку — больно совсем не здесь. И всё же я подбираю с пола бутылку с остатками скотча и плещу горючим на ладонь. Теперь ощутимо. Цепляю с подлокотника кресла белый лоскут и прижимаю к ране.
— Вадим, ты совсем уже? Это мои трусики! — голая Тина истерично приплясывает напротив меня, а я не сразу понимаю, что она имеет в виду этот лоскут.
— Извини, — повторяю я и, а когда пытаюсь вернуть ей трусы, Тина отпрыгивает, будто ужаленная.
— Ты псих ненормальный!
Как будто психи бывают нормальными.
— Слушай, уйди отсюда, а, — бросаю с раздражением и, прошлёпав босыми ногами по осколкам, выхожу на балкон.
— Ты совсем идиот? Вообще-то это моя квартира, — летит мне вслед, а я с досадой морщусь.
Так и есть, из окна моей квартиры видок намного скромнее. Абстрагируясь от справедливых нападок Тины, я прикрываю балконную дверь и таращусь на почерневший океан. Ветер хлещет по лицу солёными брызгами и остужает голову.
Так… а что я могу сейчас сделать? Позвонить отцу? А смысл? Вряд ли он сможет как-то помешать. Да и не станет. И никто, кроме меня, даже пытаться не станет.
Хотя…
Айка, зараза мелкая! Она же всё знала и ничего не сказала. А ведь мы только три дня назад созванивались. Кляня эту упрямую чертовку последними словами, я всё же набираю её номер. Да возьми же ты трубку!
— Вадик? — звучит удивлённое после пятого гудка. — У тебя что-то срочное?
Айка говорит очень тихо, почти шёпотом и это выбешивает ещё сильнее.
— У меня охренеть как срочно! Сашка где?
— Она сейчас занята, — деловым тоном секретарши отвечает эта коза.
— Догадываюсь, чем она занята — фату на кудри нахлобучивает?
— У неё нет фаты, — Айка непрошибаема, как скала. — Что, папа уже успел доложить?
— Вот именно — папа! А должна была ты! Да какая ты мне сестра после этого?
— Хочу тебе напомнить, что Сашке я тоже сестра, и гораздо дольше, чем твоя. А следуя твоей логике, бра-тик, мне надо было исключить тебя из родственников ещё шесть лет назад. Напомнить, когда? Или из женской и сестринской солидарности мне следовало рассказать обо всём Сашке? Так вот, Вадик, я не лезла тогда, не стану и сейчас. Ясно тебе? Ты знал, что я не хотела вашей свадьбы, но не мешала. А ещё больше я не хотела развода, ты сам постарался. И знаешь, у тебя было достаточно времени для примирения — и что ты сделал? А теперь какие ко мне претензии?
Каждое слово — правда. И стоит ли сейчас говорить, что я пытался? Сначала предотвратить развод, потом исправить содеянное. Мудак! Я и сам понимаю, что этих попыток было недостаточно. Видел, что Сашке не всё равно, чувствовал, что не остыла. Думал, вернусь окончательно и тогда уже… А всё — опоздал.
— Вадь, ты здесь? — звучит из динамика, и я понимаю, что пауза затянулась.
— Кто он? — рявкаю я, и Айка сразу понимает, о ком спрашиваю.
— Да какая теперь разница? — отвечает с досадой в голосе, и я тут же цепляюсь за эту эмоцию, как утопающий за щепку.
— Айка, ты же мой друг, скажи, что мне надо сделать? Я сегодня же вылечу, но не успею ведь. Помоги мне, Айка! Я же не смогу без неё! По гроб жизни тебе должен буду. Айк, ну сорви эту грёбаную свадьбу, ты же можешь.
Глава 1
22 декабря
Воронцовск
Александрина Скрипка
— М-м-да-а… должна сказать, что не каждая женщина может позволить себе маленькое белое платье, — задумчиво тянет Инесса Германовна, рассматривая меня сквозь изящный золотой лорнет, как энтомолог бабочку.
— Большое белое у меня уже
