— На херу я видал такой праздник!

— Не, как мужик мужика, я тебя понимаю, но, согласись, какой смысл портить табло дружественному народу? Рыжуха же сама их провоцирует. А к чему нам здесь международный скандал? Ща потанцуем, понаблюдаем… ну а уж если кто рискнёт перейти к активным действиям, выпишем ему на первый раз лёгкое физическое предупреждение. Та-ак, а что это за херня?..

Геныч бросает свирепый взгляд мне за спину и тут же срывается с места. Оглянувшись, я понимаю, что кое-кто, слишком тесно приблизившись к Стефании, уже заработал себе физическое замечание. К счастью, и танец булок подошёл к логической развязке.

Однако спокойней от этого не становится, а охотников на мою безбашенную женушку прибывает всё больше. Я же только сейчас замечаю, что Сашка уже никакая. Странно, пока танцевала, это не было настолько заметно, но теперь её штормит неслабо. Пытаюсь поддержать, но…

— Руки от меня убрал! — взвизгивает она, и я тут же получаю пинком по голени.

А очередной ушлёпок, что-то радостно лепеча по-французски, уже настраивает на Сашку свои щупальца, и она демонстративно не против.

— Ушёл отсюда на хер! — я отбрасываю француза в сторону, а с другой стороны мне тут же прилетает в челюсть.

Так себе подача, и я сразу нахожу взглядом своего оппонента. А на-ка, сука!..

— Да задрать вас в пальму! — рядом снова вырастает Геныч, мгновенно блокируя мою ответку.

А Сашка заливается весёлым пьяным смехом.

— Геныч, ты прям как Фигаро — то здесь, то там.

Но Геныч не реагирует, переключив всё внимание на французов. И такой с ними, сука, вежливый, улыбчивый… Да и похер!

— Ну что, отхватил, Рябинин? — ехидно интересуется моя жена и затягивается невесть откуда взявшейся в её руке сигаретой. — А вот не хрен лезть без очереди

Спокойно… Вдох… Выдох.

— Аленький, ты ж не куришь… выбрось эту соску, плохо ведь будет.

— Да что ты знаешь-то обо мне, пиндос блудливый? Плохо мне только рядом с тобой! Понял? Потому что я тебя НЕНАВИЖУ! Ненавижу тебя!

По яйцам было не так больно…

— Вадик! — с радостным воплем мне на шею бросается какая-то полуголая баба (хотя тут все полуголые). — Глазам не верю! Это правда ты?

— Анастасия Михайловна? — я всё же распознаю свою тещу. — Шикарно выглядите! — говорю правду, да и сложно этого не заметить, хотя в моей голове продолжает жёстко долбить: «Ненавижу тебя!»

— Узнал, мой зайчик! — Анастасия раздражающе ласково треплет меня по щеке и переводит взгляд на старшую дочь: — Шурик, неужели это то, о чём я думаю?

— Вот и апс… обсудите это между собой, а меня уже тошнит от его рожи.

— Аленький, тебя от сигареты тошнит, — я протягиваю руку, чтобы забрать окурок.

— Да пошёл ты, мудак!

— Дочь, ты пьяная, что ли? — хихикает тёща.

— Вадь, мы с Генкой п-присмотрим за Сашком, — шепчет мне возникшая рядом Стешка и ловко утаскивает внезапно обмякшую и послушную сестру.

— Вадюх, мы к воде прошвырнёмся, догонишь, — кричит Геныч, и я киваю, не оглядываясь.

«Ненавижу!.. Ненавижу!.. Ненавижу!..»

Вот так-то… от любви до ненависти — один косяк, а обратно… никак. И с этим надо что-то делать.

Я почти не вникаю в щебетание тёщи: ну как ты, где ты, с кем ты, откуда… Киваю и отвечаю невпопад, но всё же отмечаю недобрый взгляд отирающегося рядом итальянца с мужественным именем Анастасио.

Пообещав никуда не теряться и завтра вместе пообедать, мне, наконец, удаётся избавиться от общества обоих Насть.

Двигаю к океану.

Ненавидишь, значит? Есть за что, но главное, что неравнодушна… а значит, у меня ещё есть попытки всё изменить. И начать можно с особенного новогоднего подарка девчонкам. Да хоть прямо сейчас, а чего откладывать?

А на берегу…

Да твою ж мать!

* * *

Да твою ж мать!

Заварухи внутри коллектива ну никак не входят в мои планы, а именно это сейчас и происходит. С чего они завелись-то? Громкая музыка не позволяет разобрать слова, но жестикуляция и тон Геныча не оставляют сомнений — у нас разборки. Я ускоряю шаг и разыскиваю глазами Александрину, а обнаружив, понимаю, что той явно всё до звезды. В позе той самой звезды она раскинулась на кромке воды, разметав свои рыжие кудри по мокрому песку, и самозабвенно и фальшиво горланит «Пропади, пропади ты пропадом…»* (От автора: песня Любы Успенской). Хохочет, когда её язык заплетается, икает от смеха и радостно взвизгивает, когда её тело окатывает волнами. Но едва я пытаюсь подойти, Алекс яростно отбрыкивается и швыряет в меня мокрым песком.

Тем временем Жора — а он-то когда так набрался? — стоя на четырёх точках и покачиваясь, мычит и полощет голову в океане, Геныч с Германовной выясняют отношения, а Стефания безуспешно пытается сдвинуть мужа подальше от взбесившейся тётки.

— Генка всё, х-хватит! Инесса Германовна, ну п-праздник же!..

— А я уже говорила твоему кабану, чтобы он не совал свой кривой нос в чужую кухню! — злобно рявкает Германовна и опасно размахивает когтистым пальцем перед носом Геныча.

— Тогда и разделывайте его, — он кивает на Жорика, — на своей кухне без свидетелей, и никто к вам не подвалит с советами.

— Да, — без особого энтузиазма отзывается Жора.

— Манда! — гаркает его фурия. — Ты ещё там хрюкаешь!

— Хрю-хрю! Ик! — веселится Алекс и снова продолжает петь: — Прощенья от меня не жди-и, да провались ты, пропади-и-и!..

— Вы ж по каждой херне к нему придираетесь, — не унимается Геныч.

— Придирасты! — орёт Алекс.

— Да! — сипит Жора.

Дурдом на выезде!

— Геночка, сыночек, — ласково воркует Германовна, — а не пошёл бы ты во́ пизду?

— Инесса Германовна, Вы х-хоть думайте, что г-говорите! — возмущается Стешка, и я тоже не выдерживаю:

— Ну ни хрена себе заявочки! Почему Вы себе позволя…

— А тебя кто спрашивает, внучок?.. Вездесущий стручок!

— Ряби… Ик! Рябиновый с-сучок! — хихикает Алекс.

— Лучше молчи, Вадюх, — с досадой отмахивается Геныч и отворачивается от Германовны, и я не настаиваю.

— А из-за чего весь кипиш?

Геныч многозначительно вращает глазами, давая понять, что не здесь, и вслух поясняет:

— Забей, короче… Пьяные бабы, скажу я тебе, — это неуправляемая беда.

— Да! — подаёт голос Жора.

— Заглохни там, оратор сраный! — командует его неуправляемая беда.

— Я не игрушка завалящая… Ик!.. Не дрянь панельная, пропащая, — а это уже пьяно распевает моя персональная напасть.

— Аленький, а давай-ка до виллы прошвырнёмся? — я делаю очередную попытку к ней приблизиться.

— Прш-ш-швырнись до своей Санта-Барбары, — Алекс