Я отчетливо помнила ее заплаканные красные глаза, дрожащий от горя голос. И теперь понимала, что все это тоже было искусно разыгранным спектаклем. Она проливала слезы на могиле человека, в чьей преждевременной смерти, возможно, была виновата. Она обнимала и успокаивала меня, уже зная, что готовит мне точно такую же участь.

Тошнота подкатила к горлу волной. Я схватила ненавистную рамку и с силой швырнула ее в стену. Стекло разлетелось на сотни мелких острых осколков, а фотография разорвалась пополам. Я смотрела на эти улыбающиеся лица среди осколков, и понимала, что во мне больше нет слез. Только холодная, выжигающая изнутри пустота.

Наконец собрав чемодан, я в последний раз окинула взглядом спальню. Место моего унижения и краха. Я поклялась себе, что больше никогда сюда не вернусь.

Куда ехать? Ответ был очевиден и единственно возможен. Моя старая квартира — та самая, которую Вячеслав так «великодушно» разрешил мне оставить. Двухкомнатная квартира в самом центре города, которую я купила на собственные деньги, еще работая в отцовской компании до замужества. Мое личное пространство. Единственное место, которое я могла назвать домом.

Дорога через весь город показалась мне каким-то сюрреалистическим сном. Люди торопились по тротуарам, смеялись, разговаривали по телефонам, занимались своими обычными делами. Мир продолжал жить привычной жизнью, совершенно не замечая, что для одной из его обитательниц этот мир только что рухнул в пропасть.

Я припарковала машину во внутреннем дворике. Поднялась на знакомый четвертый этаж. Ключи, к счастью, все еще подходили. Дверь открылась со знакомым скрипом, и я вошла внутрь, затаскивая за собой тяжелый чемодан.

Квартира встретила меня запахом застоявшегося воздуха и мертвой тишиной. Здесь давно никто не жил — вся мебель была аккуратно накрыта белыми защитными чехлами, что создавало жутковатое ощущение склепа. Но это был мой собственный склеп. Здесь не было ни его вещей, ни его запаха, ни малейших следов его присутствия. Здесь была только я и мои воспоминания.

Я прошла в гостиную и, не раздеваясь, опустилась прямо на пол посреди комнаты. Чемодан стоял рядом, как единственный молчаливый свидетель моего падения. И вот здесь, в этой гулкой пустоте, оцепенение наконец меня отпустило.

Сначала мелко затряслись плечи. Потом из груди вырвался один, второй, третий судорожный всхлип. И я разрыдалась так, как не плакала никогда за всю свою жизнь. Это были не те слезы, что лила на похоронах отца — тогда горе было светлым, смешанным с любовью и благодарностью за прожитые вместе годы. Сейчас это были слезы бессилия, ярости, глубочайшего унижения. Я плакала о собственной глупости и наивности. О разрушенном доверии к людям. Я оплакивала не мужа и не разрушенную семью. Я оплакивала саму себя. Ту Киру, которой была еще вчера утром — счастливую, уверенную в завтрашнем дне женщину, которая считала, что у нее есть все. Той Киры больше не существовало. Она умерла сегодня утром в супружеской спальне.

Когда слезы наконец иссякли, во мне осталась только звенящая пустота и дикая, всепоглощающая усталость. Я лежала на холодном полу, свернувшись в позе эмбриона, и наблюдала, как за окном медленно садится солнце, окрашивая небо в тревожные кроваво-красные тона.

Что же дальше? Сдаться без боя? Покорно подписать бумаги, которые подсунет мне Слава, и тихо исчезнуть из его жизни? Провести остаток дней в этой квартире, живя в тени собственного позора и унижения?

Нет. Ни за что.

Где-то в самых глубинах моей израненной души, под толстым слоем боли и отчаяния, вдруг зашевелился крошечный, едва заметный уголек. Он тлел, постепенно разгораясь от каждого удара сердца. Это была гордость. Та самая несгибаемая гордость, которую не смогли окончательно растоптать ни Вячеслав, ни Элеонора со всеми их подлыми интригами. Гордость, которую я унаследовала от отца вместе с его железным характером.

Отец…

Я медленно села на полу, вытирая тыльной стороной ладони остатки слез с лица. В памяти всплыл разговор с ним, состоявшийся буквально за месяц до его трагической гибели. Мы сидели в его просторном кабинете, и он выглядел чем-то серьезно обеспокоенным.

«Кира, запомни навсегда, — сказал он тогда, пристально глядя мне в глаза. — Мир большого бизнеса безжалостен и жесток. Здесь не бывает настоящих друзей, есть только временные союзники и постоянные интересы. Если когда-нибудь, не дай Бог, ты окажешься в ситуации, когда не будешь знать, кому можно доверять…»

Он открыл верхний ящик массивного письменного стола и достал оттуда обычную белую визитку.

«…помни, что доверять ты можешь только этому человеку. Безоговорочно.»

Тогда я не придала его словам особого значения. Мне казалось, что отец преувеличивает опасности, что со мной ничего подобного произойти просто не может. Я взяла визитку и, заехав в старую квартиру, машинально бросила ее в старую шкатулку с документами, даже не взглянув внимательно.

Шкатулка! Она должна быть здесь, в ящике письменного стола у окна.

Я поднялась на ноги. Ноги все еще предательски дрожали. Подошла к знакомому столу, выдвинула верхний ящик. Вот она — старая деревянная шкатулка с инкрустацией, которую отец подарил мне на восемнадцатый день рождения.

Я аккуратно открыла крышку. Внутри лежали мои старые студенческие документы, аттестат зрелости, несколько сентиментальных писем от подруг. И среди всего этого хлама — она. Небольшая белая картонная карточка. На ней было напечатано всего несколько строк простым черным шрифтом без всяких украшений.

Дмитрий Волков. Частные расследования. И мобильный номер телефона.

Я держала эту невзрачную визитку в дрожащих руках, и тлеющий внутри меня уголек начал постепенно разгораться в настоящее пламя.

Нет, это еще далеко не конец истории. Это только самое начало.

Глава 4

Дмитрий Волков. Частные расследования.

Я сжимала визитку в руке так крепко, что ее острые уголки впивались в кожу ладони. Эта незначительная боль была осязаемой, настоящей. Она вырывала меня из липкого, удушающего кошмара последних часов и возвращала в реальность. А в реальности у меня был номер телефона. В реальности у меня было нечто большее, чем деньги и имущество — завещание отца. Не то официальное завещание с перечислением активов, а другое, неизмеримо более ценное. Его последний совет. Тонкая нить, которую он протянул мне из могилы.

Я сидела за покрытым пылью письменным столом в своей забытой квартире, наблюдая, как за окном сгущается вечерняя темнота. Город постепенно зажигал свои бесчисленные огни. Миллионы светящихся окон, миллионы человеческих судеб, в каждой из которых разыгрывались свои драмы, переживались свои трагедии и одерживались свои маленькие, но важные победы. До